Сказка

Посвящается родным и близким,

всем кто верил и помогал!

Отними у народа историю – и через поколение он превратится в толпу, а еще через поколение им можно управлять, как стадом.

Йозеф Геббельс

Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой Царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!

Николай Гоголь, «Тарас Бульба»

Теплый осенний день клонился к закату… Золотые листья лежали повсюду – на обочинах дорог, под опустевшими кронами деревьев, в перелесках и на окраине поля… Солнце уходило на запад – туда, куда шли растянувшиеся по дороге стройной цепочкой БТРы и танки. Колонна по команде остановилась, из люка головной машины вынырнула голова в шлемофоне с биноклем в руках и стала осматривать окрестности. Это был командир разведбата Первой Казачьей имени Павла Дремова бригады. Солнце мешало капитану смотреть вперед, щекотало своими лучами сквозь светофильтры, заглядывало в глаза, но даже оно не могло испортить ему настроение сегодня. Улыбка растянулась на черном от гари лице, и белые зубы радостно сверкнули оранжевому кругу, катившемуся на запад. В отблеске лучей вдалеке были явно видны золотые, голубые и зеленые купола больших храмов в дымке, за серыми коробками жилых массивов.

«Вижу Город» – радостно передал он по внутренней связи своим подчиненным, ждавшим этого сообщения уже с утра. Разведбат Первой Казачьей, как и полагалось ему, ПЕРВЫМ вышел непосредственно к дальним окраинам Города! Командир не оглядывался, но знал – лица многих его бойцов сейчас пестрят улыбками – сбылось то, о чем они мечтали так долго!

«Разведгруппа – на выход», передал он по рации своему заместителю, и скомандовал уже всем – взмахом флажка, над командирским люком: разведбат встал у дороги, рассредоточившись по ее сторонам, заняв позиции на близлежащем поле, выставив дозоры по бокам у большого леса. Можно было немного отдохнуть, и в ожидании данных разведки, перекусить едой из сухпайков – благо их было не мало, натовских, взятых в недавнем бою вместе с остатками штаба польских «добровольцев» из ЧВК.

«Пять лет! Пять лет я не был дома», мелькало в голове капитана… Сердце радостно стучало в груди, от волнения распирало грудь, а на глазах сами собой появились слезы. «Да, кому рассказать об этом. Никогда я ещё не шел к тебе так долго… Пять лет!». Впрочем, тогда – в 2014 году все было совсем по-другому. Теперь позади лежали сотни километров дорог войны, долгое сидение в окопах на востоке, изнуряющее ожидание «минска», недолгий отдых в Крыму – и вот, наконец, этот прорыв! День, когда исполнились надежды и чаяния, уже готовых было, отчаяться. Княжество Новороссия – его вооруженные силы, шли вперед километр за километром, шаг за шагом приближаясь к цели, и вот, этой осенью в бинокле показался Город. «Бровары» - вспомнил офицер… «Сколько раз я отсюда ездил в Чернигов и дальше на Гомель… Да, а ведь когда-то и не думал, что придется вот так вернуться назад…».

Через час, когда солдаты успели поесть и проверить технику, вернулась разведка. «Блокпост, довольно крупный, там, похоже, недавно прибыло усиление, собрали все в кучу, и отступившие поляки, и нацики из Города, те, что не убежали» – доложил молодой командир взвода разведки с позывным «Коля». На вид ему было лет 25 (по факту чуть больше), но повидать за свои годы он успел немало. Тоже из «старых», начинал ещё со Славянска, был ранен, долго лечился, успел повоевать в нескольких подразделениях, все так же – в разведке, и в итоге оказался у казаков.

«Сколько у них техники?» – сразу же уточнил «Кэп».

«Два «Оплота» прямо на дороге, четыре штуки бэтэров (польских), чуть подальше – батарея раритетов, Д-44, видать со складов притащили, закрепляются, похоже только прибыли».

«Народу много?»

«Батальон поляков битый – человек 130-140, и нацики – человек 150, да ещё там у них бортовые разгружаются и людей подвозят. Видимо не ждали нас так быстро».

«Это понятно. Но думаю, знают, что мы тут».

«Догадываются. Батальон не иголка, в кармане не спрячешь, тем более что их люди здесь остались» – кивнул разведчик на близлежащее селение.

«Что ж. Раз уже знают – обозначим наше присутствие».

«Работаем по полной?»

«Успеем ещё… Накидайте им аккуратно с боку, так что бы не до нас стало, и будем ждать подход наших сил. Впереди – серьезный рубеж, одни мы тут долго не выстоим… Но и молчать не будем».

«Понял. Разрешите выполнять?»

«Работайте!»
«Есть» – кивнул взводный, и двинулся к своим «соколам».

…через час в паре километров впереди загрохотали выстрелы из гранатометов и послышались пуски переносных ракет. Дым над блокпостом «нациков» расплывался в закатном небе, привлекая к себе глаза обитателей Города, давая одним – надежду на скорое освобождение, а другим – предвещая расплату за содеянное.

ххх

На месте стоянки батальона развернули палатку для походного храма. К ночи со взводом обезпечения прибыл полковой священник – среднего возраста, на вид такой же, как и многие из бойцов – с бородой и в камуфляже. Почти все его внешнее отличие было в темной камилавке на голове, да священническом кресте, выглядывавшем из-под разгрузки. Приглядевшись можно было заметить зеленого цвета епитрахиль под бронежилетом, и такие же зеленые поручи, опоясовавшие руки… Впрочем, они мало выделялись на фоне порядком заношенного камуфляжа, частью которого и смотрелись.

«Здравия желаю» – приветственно произнес о. Сергий, с улыбкой подходя к комбату.

«Здравствуйте, батюшка!» – в ответ улыбнулся капитан. «Благословите!» – протянул он руки, глядя прямо на священника.

«Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» ответил тот, перекрестив Алексея. Они обнялись.

«Пройдем в храм?» – спросил капитан, показывая рукой в сторону расставленной палатки.

«Да, конечно. Давно мы с вами не виделись!» сказал батюшка, что-то явно припоминая.

«Насколько мне помнится – ещё с Полтавы» – кивнул офицер.

«Так точно. Помню, мы там служили благодарственный молебен в вашем расположении, после победы».

«Мы ещё тогда освободили старинную Церковь, где они замазали серой краской Царские флаги Императора Петра I».

«Да… Полтава. А теперь – Киев, мать городов русских» – качнул головой в сторону Города, о. Сергий.

«Киев…» протянул капитан, сам коренной киевлянин. «В Киеве началось, в Киеве и закончится», так помнится, сказал преподобный Лаврентий Черниговский?»
«Да. Именно так», ответил священник, вспоминая давнюю, ещё довоенную переписку с одним киевским отцом. «Было время, общались с одним киевлянином, священником» - сказал он вслух. «Он окормлял ВСУ, ещё до всех этих событий. Помнится, был против экуменизма, и за православную монархию».

«Интересно, где он сейчас» – вздохнул капитан. «Слышал они после наших побед, многих отцов, да и мирян, не согласных с «автокефалией» и «украинской цирквой» там постреляли» – кивнул он в сторону Города.

«Было дело… Может молится где-то в катакомбах? Ну да скоро узнаем, не так ли?» – протянул о. Сергий, смотря в глаза капитана.

«Скоро» – уверенно ответил офицер, мысленно отправляясь в ближайшее будущее. «Но и бои будут не малые. Они хорошо понимают, что это их последний оплот, дальше им держаться не за что, река для них – лучший рубеж обороны». Офицер и священник вместе посмотрели туда, где в ночи огней светились не далекие уже очертания Города.

Киев – мать городов Русских, Город, под крылья которого в старину слетались верные долгу княжеские воины, Киев – видевший полчища татар и сотни польских «крылатых» гусар на своих улицах, встречавший русских Государей Императоров и гордых польских магнатов, переживший Петлюру и Муравьева, видевший полки белых воинов, и нашествие тевтонов, Киев манил к себе освободителей...

«За что они сражаются, сегодня, когда вариантов победить у них практически не осталось?» – как бы размышляя про себя, в слух спросил батюшка.

«За шанс уйти от ответственности… За то что бы избежать от суда, от расплаты. Они ведь понимают, что натворили не мало. Тем более, мы дали им шанс, после того как появился Государь – кто хотел, встали в наши ряды. Остальные – вы видели, что они творят…».

«Да, это трудно забыть» – ответил священник, вспоминая разрушенные города Донбасса, расстрелянных и жестоко убитых жителей, и все то, что довелось увидеть и услышать при отступлении «нациков». Невольно его передернуло. Хоть и пройдено было не мало, но те – самые первые впечатления, рассказы, люди… забыть их было невозможно. На каждой службе в списках поминали тех, кто погиб тогда от рук нацистов. «Новомученики?» – мелькнуло в голове у священника.

За разговором они подошли к палатке, служившей местом для походного храма. Трижды перекрестившись и поклонившись, с молитвой зашли внутрь. Снаружи палатка выглядела так же как и обычные армейские, а внутри это был небольшой, но уютный храм, с иконами развешанными прямо на палаточных стенах, отделенным завесой и сборным иконостасом алтарем, подсвечниками из стрелянных гильз, со слабо мерцающим светом от походных лампад.

«К рассвету послужим Литургию?» – спросил священник офицера.

«Хотелось бы. Наши должны подойти где-то к одиннадцати, мы готовимся выступать, по крайней мере, шесть часов до старта у нас есть», кивнул Кэп.

«Есть у вас те, кто знает службу и может помогать?» – уточнил батюшка.

«Да. Осталась пара человек, да двое в госпитале… а одного нашего алтарника убило».
«Напишите записки за всех, помянем».

«Конечно. Они уже готовы у меня, только я на этот раз не смогу быть на всей службе, надо готовиться к бою», сказал Кэп, доставая бумажки с именами из внутреннего кармана. «И ещё, батюшка…» капитан слегка запнулся. «Есть просьба – помолитесь сугубо о моей семье… Они остались там в Городе. Мы общались часто раньше, потом получалось реже… Сейчас я не знаю что с ними. Я поменял фамилию уходя воевать, чтобы им не пришлось страдать из-за меня. Но что с ними я не знаю»… с этими словами он протянул священнику другую бумажку, с пятью именами.

«Не переживайте, Алексей Николаевич!» – священник приобнял капитана за плечо, и глядя ему в глаза сказал – «Мы за вас обязательно помолимся… А к двум часам ночи пусть придут те кто могут, кто свободен от служебных дел. Ну а вы – приходите ближе к Причастию, где-то к пол восьмого. Исповедоваться можно будет перед службой, а пока хоть немного, но поспать вам надо».

«Хорошо. Тогда я отправляю к вам тех, кто может, и – за дело!»

«Аминь».

ххх

Утро засверкало синим ясным небом, выкатившееся с востока солнце радовало своими яркими лучами все живое, птицы воспевали хвалу Богу, несмотря на войну и близость опасности. Служба подходила к концу, палаточный храм заполнился солдатами и офицерами. Казаки, положив три земных поклона подходили к Чаше, хор чинно пел «Тело Христово примите…», причастившись все подходили ко Кресту. Проповедь была краткой и боевой – впереди было много дел, и утро надо было встретить готовыми ко всему.

Переоблачившись обратно в полевой камуфляж, о. Сергий оставил указания двум помогавшим ему казакам (предстояло сложить обратно утварь, иконы, и саму палатку, подготовив все к дальнейшему движению). Он, поблагодарив их за службу, отправился спать – прямо в одном из готовившихся к движению «бэтэров», относившихся к взводу обезпечения. Безсонная ночь давала о себе знать, и он заснул мгновенно на своем привычном месте внутри боевой машины. Батальон менял позиции, готовясь встречать подходящие основные силы бригады, прикрывая их маневром и боевым выходом на второстепенном направлении (надо было, выигрывая время, отвлечь противника). День предстоял быть жарким.

ххх

Грохот выстрелов рядом разбудил священника. Бил курсовой пулемет, слышны были выстрелы из башни, где-то снаружи, разворачивался бой. Взглянув на часы, он увидел, что проспал всего полтора часа, впрочем, удивляться не приходилось. На марше спали, когда приходилось, тем более, когда надо было успеть отслужить в части, готовившейся к бою.

Война, раньше казавшаяся чем-то далеким и страшным, стала для него привычным делом. Страх не то что бы ушел – нет, он был порой, этот страх, в особенности – страх предать Бога, сделать что-то не так, ошибиться. Но этот страх больше взывал к ответственности, приучал работать над собой, держать себя в руках. Страх смерти … к нему во многом привыкли, хотя конечно жить хотелось каждому. Просто выработалась привычка дозировать опасность, работать с ней, молиться и жить... Жить для вечности.

В десантном отделении бронетранспортера были иконы прямо на бортах – пара старинных литых, на металле, и одна новая, напечатанная специально для армии. С этой иконы на священника глядели покровители воинов Княжества Новороссии – святой Георгий Победоносец и Архистратиг Михаил. Оба они поражали врага и навевали мысли о неминуемой победе «правой, вставшей за Государя стороны».

Под звуки выстрелов, священник привычно перекрестился, доставая из кармана воинский молитвослов. Рука сама собой вытянула вслед за книгой фотографию – с нее на него смотрела пара улыбающихся девчонок – его дочерей, оставшихся в большой России, с матерью. Вспомнилось, как перед тем как все началось, старшая дочка рассказала свой сон о том, как они всей семьей, с друзьями и знакомыми шли с крестами, на конях и машинах в Киев – точно как сегодня, освобождать Город.

«Вот он и сбывается, твой сон, доча» – подумал батюшка, убирая фотографию обратно.

ххх

В один из дней, когда выдался перерыв между боями, и замолчала гремевшая почти сутки напролет артиллерия (победа в дуэли осталась за пришедшими с востока освободителями), командир разведбата Первого Казачьего вновь разговорился с о. Сергием. Священник гостил на позициях разведчиков – исповедовал бойцов, отпевал погибших, соборовал раненных.

«Чем мы отличаемся от них, спросили меня тут местные» – задал вопрос Кэп. «Свой ответ у меня есть, но хотелось бы услышать и ваш» – добавил он, смотря священнику прямо в глаза.

«Тем, что не унижаем в человеке святыни, заложенной Богом. Даже последнему негодяю и подлецу мы даем шанс на покаяние – как заповедал нам Господь. Они – пытают и издеваются над слабым, над пленным, над тем, кто не может им ответить. Хотят растоптать в человеке его «я», лишить его права не только на жизнь – на само существование как личности, раздавить в нем то, что заложено Творцом. Мы – даже лишая человека жизни, не лишаем его права на спасение души, права на выбор. Каждый решает сам – на чью сторону встать, кому служить, как жить, и каким предстать перед Господом. Разница в том, что мы делаем все это не от себя, ведем войну не за свои узко-национальные или личные интересы, но потому что на это есть прямое указание Всевышнего. Это как в песне посвященной Казанской иконе Божьей Матери –

«Мы воюем за спасение братьев страждущих славян.

Мы свершим освобождение подъяремных русских стран.

С кем воюет Русь лучистая – враг и Сына твоего.

Дай же Дева, дай Пречистая нашей силе торжество»1

«Как-то не думал об этом раньше, что так оно сбудется» задумчиво протянул офицер.

1 https://www.youtube.com/watch?v=GAjJkRcxnXU песня «У Казанской Божьей Матери» в исполнении детского хора Киево-Печерской Лавры.

«Ничего случайного в этом мире нет… Сколько раз приходилось в этом убеждаться», немного в волнении, поправляя свою бороду добавил священник. «Случайно ли они начали бунт на «майдане» на день архангела Михаила? Ведь Михаил с древне-еврейского переводится – «Кто как Бог?».

«Хотите сказать – бросили вызов Богу?» – кивнул Кэп.

«Себе на погибель» – вздохнул священник. «Вся эта история с «майданом» и скачками – ничто иное как беснование многих и многих. Не просто так всё это началось и шло эти годы. Сколько было криков, злобы, ненависти, убийств, призывов, а что они построили?».

«Концлагерь, в котором прежде чем убить человека, его ограбят до нитки».

«И при этом – его же собственными руками, или руками соседа, брата, свата».

«Вуйки» – вспомнил капитан, знакомое «западэнское» обращение к близким родственникам.

«При том, сильно уверенные в своей правоте. Вопреки всей жизни, которая убеждает в обратном. Разрушающие все то, что не вписывается в их ложное понимание ситуации».

«Пропаганда сделала свое дело. Я жил всю свою жизнь до 35 лет в Киеве, пока не пришлось уехать, всё это росло год за годом на моих глазах».

«Обманывать человека не сложно, сложно говорить правду… и жить по ней, так, ведь?» – уточнил отец Сергий.

«Как нам вернуть их назад, спасти души тех, кого ещё возможно?» – спросил офицер.

«Дать шанс каждому… и строго спрашивать с тех, кто потерял человеческий облик и стал зверем». Батюшка кивнул на полинявший и выцветший предвыборный плакат изображавший «даму с косой», жутким взглядом вытаращившуюся на всю округу. Рядом от руки криво как будто на ходу красной краской было подписано «смерть москалям»...

«Как нам самим не стать такими же, не перейти эту черту?» – вновь задал вопрос капитан.

«Молиться и помнить, что все, что мы делаем – не наша прихоть, но служба Богу, Царю и Отечеству. Пусть это громкие слова, но они многое значат. Всегда были люди, которые это понимали, чтобы кто не говорил, какую бы пропаганду и помои на него не выливали».

«Такие, как Олесь Бузина?»

«Да, и он тоже. Приходилось общаться?».

«К сожалению нет. Я читал его книги, где-то мысленно соглашался, где-то спорил. Но тогда было как-то не до этого. Семья, работа, а когда выпадала минутка – старались где-то побывать, что-то посмотреть. Много ездили на машине – и по святым местам, и так в поездки. В Белоруссию, в Россию, да и по «батькившине». Олеся мы оценили тогда, когда он откровенно высказался о том, что происходит в оккупированном Киеве…».

«За это они его и убили».

«Да. Но правда сказанная им, кому-то помогла. Я тогда уже был в Новороссии у «славян», потом перешел к казакам, недолго жил в Крыму, вернулся, ну а дальше вы знаете».

«Да. Тут мы и встретились»…

Совсем рядом прогрохотала очередь из пулемета, на которую оба невольно обернулись.

«Простите, мне пора» – мгновенно среагировал капитан, и отправился к своим разведчикам.

ххх

Поздним вечером одного из дней, когда бои развернулись уже в самом Городе – на подходе к воде у берегов Днепра, разведгруппа казаков залегла в большой выбитой крупнокалиберным снарядом воронке. С низкого левого берега виднелись высокие очертания западной стороны – дома, храмы, потухшие улицы, стоявшие практически без огней. Где-то в глубине их жались мирные киевляне, а прямо напротив разведчиков ощетинились колючей проволокой и заграждениями «нацики». Над их позициями уныло торчал изрядно потрепанный красно-черный флаг, в отблеске луны напоминавший траурное полотнище на похоронах.

«Славься, славься Русь Святая – наша ридна мати» тихо напевал себе под нос один из казаков, откинувшийся на спину и смотревший то на небо, где регулярно пролетали осветительные ракеты и мелькали трассеры, то на высокий правый берег.

«Шо поешь, Серега» – спросил его кто-то из соседей, «щеневмэрлу» что ли?».
Казак в ответ улыбнулся: «Не, то я так… на мотив само напевается».

«Стало быть «панночка помэрла» – как у Гоголя?», переспросил сосед.

«А она была, эта панночка то? Или то «дама с косой» была, что треть русских людей выкосила тихим геноцидом, добрую треть выгнала с родных земель – искать счастья за границей, а треть сделала врагами самим себе?»…

«И то верно. Ты когда таким философом стал, Сергей?» – из темноты донесся голос командира разведвзвода «Коли».

«За четыре года в окопах – тут или с ума сойдешь, или философом станешь. Мне больше по душе второе. Тем более читать книжки я любил с детства, ну и размышлять старался. А как в четырнадцатом году приехал на Донбасс добровольцем, так и подавно. Пазлы в голове четкую картинку сложились. Да и слова «Бати», особенно «новогоднее поздравление» на разные мысли наводили. Так как-то» – глядя на небо, сказал казак. Он помолчал недолго, и задумчиво продолжил: «А ещё меня всегда удивлял гимн «ридны Неньки» – почему «ще не вмэрла»? Ещё не умерла, но?»

«Но вже скоро, очень скоро» протянул в ответ «Коля».

«А это – «згинуть нашi вороженьки, як роса на солнцi, запануем и ми братья» - это что вчерашний раб хочет стать паном, перебив господ? Либо – холоп безправный, либо «ясновельможный пан»? И кругом сплошные «вороженьки»? Так какой же это тогда казак – в чем он казак то, что жить в ладах ни с кем не может, ни с отцом ни с братом, ни с матерью?».

«Раб и притом хам. Кого не может убить – облает, а если дадут в ответ по зубам – будет уважать силу и низко кланяться… Честно признаться, мне все годы колониальной «нэзалэжности» с самого детства вбивали в голову, что мы другой народ и Россия нам не брат и не сват. Только отец, да и его друзья по-другому объясняли. Мы из донских казаков по бате, по матери – переселенцы с западной Украины, у меня родня по обе стороны от фронта… Ну а там, за Кальмиусом мы всегда по своему жили. Кто хотел – ряженными клоунами были, те потом многие в «запорижское» казачество пошли, а кто и на деле казаком себя показал ещё до войны… Мне тогда всего 21 год был, когда наши за Крест с властями в Крыму дрались. «Голова Крима» Джарта нам тогда пообещал, что Кресты только через его труп ставить будем. И ведь выполнил же обещание – взял да и помер внезапно. Ну а Кресты стоят. Они на местах боев и должны быть, что бы другие помнили и видели, где кровь солдатская пролилась, и помнили – «Бог поругаем не бывает!» – с чувством выстраданной правоты поделился взводный.

«Если сегодня ночью ляжем – и по нам Крест поставят? – задумчиво произнес кто-то.

«Нам братья помирать рано. Нам ещё правобережье освобождать надо, до границ с бандерштадтом. А там уже пусть сидят сами в своей окраине – между Русью и Польшей. Мы их за уши к себе не тянем. Ну а коль придется в родную землю лечь – помянут нас как героев, да и Крест поставят, как в песнях поется… Многие наши там давно…» – спокойно ответил «Коля» глядя на небо.

«Ничего, козаки, есть ещё порох в пороховницах, и ядра в ягодицах» улыбнулся Серега. «Повоюем! Не мы одни на тот берег среди ночи отправляемся» – добавил он, вытянувшись поудобней и глядя на темнеющий вдалеке склон.

«Всем отдыхать, до моей команды. «Петро» и «Лис» в дозоре. Остальным отбой!» – спокойно приказал командир, и, посмотрев на часы, вновь уставился на западный берег. До начала разведрейда оставалось два с половиной часа.

ххх

На одной из улиц Города шел бой. Гулко разносились взрывы артиллерии, с короткими перерывами били пулеметы, где-то звенели разбитые стекла, трещали от попаданий снарядов и ракет стены, падали со стонами солдаты… Группа казаков выносила из боя раненного товарища, назад – в сторону полевого госпиталя, развернутого в одном из крепких подвалов. Раненый с длинной черной бородой тихо стонал и охал на руках у бойцов, и хрипел – «только донесите, братцы, только донесите…». «Держись, Серега, держись» – повторял ему несколько раз командир, придерживая казака за ноги.

У входа в подвал им навстречу выскочил среднего роста крепыш – военный санитар, лет тридцати пяти. Поверх его полевой формы был накинут белый халат с красными пятнами, на голове как бандана была повязана белая косынка. Подхватив раненного спереди, двумя руками – за импровизированные носилки из формы, он спросил – «Куда его задело?». «В грудь, вроде бы легкое задето, хрипит» – быстро проговорил один из несших. «Снайпер, бронник пробило, но пуля насквозь не вышла» – добавил второй. «Давайте за мной» – скомандовал санитар, и казаки вслед за ним буквально вбежали по какому-то тусклому коридору в палату. Повсюду на койках и прямо на полу на подстилках лежали раненые, в закутке за невысокими шторками группа врачей вела операцию. Один из докторов обернулся на вошедших и спросил – «Тяжелый?». «Да, пулевое ранение в грудь, пуля осталась в теле» – ответил санитар. «На правую сторону, в очередь на операцию» – приказал врач. Казаки опустили раненного на койку, и пошли на выход. Через пару минут из подвала к ним вышел и санитар.

«Саня» – протянул он руку одному из них.

«Коля» – ответил ему разведчик. «Ты откуда сам» – спросил он санитара.

«Из города-героя Севастополя. Служил в ВСУ в начале 2000х так же – медбратом».

«Ясно. Давно воюешь?»

«Нет. С пол года где-то. Когда призыв Государя услышал я добровольцем пошел. А так до этого работал, жил. Родня у меня вся в Крыму, брат, племяшка в кадетке учится. Офицером хочет стать».

«Наш Серега там как?»

«Ждет очередь на операцию. Он то сам откуда?»

«Питерский. Который год вместе воюем. Мамка у него там – в Петрограде…» – вздохнул «Коля». «Вы уж постарайтесь там» – добавил он.

«Стараемся. Врачи у нас хорошие… Но все под Богом ходим. Ладно, ребята, простите, у меня время ограничено, буквально подышать вышел, работы много» – качнул головой в сторону подвала медбрат.

«Ну бывай, брат!» – кивнули санитару казаки. «Нам тоже возвращаться надо».

«С Богом!»

Казаки, перекрестившись, двинулись вперед, а медбрат Саша вернулся в госпиталь.

Утром, когда разведчики выбили «нациков» из опорного пункта, Серега умер, крепко сжав руками свой нательный крестик, смотря на икону святого Луки Крымского, висевшую на стене полевого госпиталя…

ххх

Спустя полторы недели – накануне осеннего праздника Казанской иконы Божьей Матери воинские части княжества «Новороссия» одержали полную победу. Понтонная переправа, заменившая взорванный Московский мост (переименованный нациками перед этим), перевела на «правостороннюю» тысячи людей, десятки танков и сотни машин. После долгих и трудных боев Город освободили те, кто шел к нему пять долгих лет. Над козьим болотом (по привычке называемым «Майданом незалэжности») взлетали ввысь флаги с крестом – Андреевским, Георгиевским, стяги со Спасом, флаги частей и соединений. На вершине порушенной боями, но устоявшей гостиницы «Украина» витал огромный стяг с Архангелом Михаилом – покровителем Киева. Город, ещё недавно замерший по подвалам и укрытиям, вновь стал оживать.

В Киево-Печерской Лавре громко звонили уцелевшие колокола, возвещая Победу. Над днепровскими твердынями все настойчивей звучал благовест – словно на Пасху, созывая живых и возвещая грядущее Воскресение мертвых. Крестный ход уцелевших встречал освободителей. Плачь и слезы потерявших родных и близких, радостные возгласы «Христос Воскресе», крики – все это сплеталось в осеннем воздухе Киева.

«Як у 43м роци» – со слезами заметила какая-то сгорбленная старушка с иконкой святого Георгия, смотря на бородатых казаков, пожилых ополченцев, молодых парней и девушек в пятнистой форме, идущих и едущих по улицам матери городов русских. Серые тучи на небе разметало сильным ветром и по улицам Города засветило мягкое осеннее солнце, освещая все вокруг и напоминая о том, что впереди – Пасха.

Роман Котов, 2018

Иллюстрации с сайта художника Бориса Заболоцкого - http://www.bzab.ru