«…и бесы веруют, и трепещут».

(Послание ап. Иакова, 2; 19.)

«Вера… совершается любовью».

(Св. митрополит Филипп.)

Автор благодарит за неоценимую помощь в работе над статьей П.В. Барановского.

Наконец-то мы дождались второй части дилогии известного постсоветского режиссера Павла Лунгина, снятой им о России и о ее народе. После первого нашумевшего фильма «Остров», в котором речь шла о непростых путях становления русской духовности, режиссер обратился к теме, закономерно и неизбежно возникающей вследствие этого становления, - к рождению на Руси самодержавного царства.

К истории тех или иных народов художники обращаются, как правило, в двух случаях: либо, когда они хотят поведать миру о чем-то очень важном и сокровенном, что может обогатить все человечество; либо, когда ощущают тревогу за настоящее, чтобы в будущем не случилось чего-то подобного или еще более горшего.

Павел Лунгин, если конечно, верить всему, что он сказал в своём довольно обширном интервью, которое он дал накануне выхода в прокат фильма «Царь», принадлежит ко второму типу художников. «Мне кажется, - печалится мастер, - народ просто совсем забыл о милости и милосердии. В этом смысле люди совсем не разделяют христианские заповеди. Ходят в церковь, машины обклеивают иконами, но при этом ожесточены в своем сердце. Это становится главной проблемой нашего общества. Жестокость во всем – в отношениях к бедным, к старикам, вдовам. О слабых вообще не думают. Думают о силе победителя. У Шаламова, помню, есть такая лагерная поговорка: «Сдохни ты сегодня, а я завтра». Это практически наш сегодняшний лозунг. И с этим надо что-то делать»¹.

И вот, чтобы хоть что-то сделать в этом, как кажется режиссеру, отчаянном положении, когда, с одной стороны, «у нас не гуманистическая свобода и не гуманистическое общество»², а с другой, - «злодеев у нас любят, злодеев помнят»³, Павел Лунгин обращается к теме становления монархической государственности на Руси с тем, чтобы на ее примере воззвать народ к милости, любви и милосердию.

Но прежде чем приступить к анализу непосредственно самого фильма «Царь», необходимо хотя бы вкратце напомнить читателю, как относились и до сих пор относятся народы мира к объединителям их страны, к первым своим императорам, королям, ханам и т.д.

Так, в фильме известного китайского режиссера Чен Кайче «Император и убийца» (1999 г.) на фоне вымышленной истории о непростых отношениях первого китайского императора Жен Йина с подругою детства Жао, принцессой из княжества Янь, запечатлена подлинная кровавая борьба пяти китайских княжеств, которая велась за общекитайский трон. После воспроизведения множества страшных сцен, в результате которых, по подсчетам тогдашних китайских историков, погибло девять десятых всего взрослого народонаселения страны, но Китай все же объединился в единое государство, вдруг из темноты экрана всплывают заключающие фильм титры. И еще продолжая читать их, даже у меня, у русского, столь негуманного и немилосердного, по определению все того же П.С. Лунгина, возникло особое чувство. Оказывается, простые трудолюбивые китайцы до сих пор благодарны своему кровавому тирану-объединителю!

Правда, Китай – это тот самый Восток, которым нас постоянно пугают интеллектуалы западной ориентации. С их точки зрения, в Азии всегда деспотия, беспросветное рабство и прочие жуткие приметы варварства.

Но обратимся к просвещенному Западу: приблизительно за полстолетия до Ивана Грозного королю Франции Людовику XI «удалось одолеть непокорных сеньоров и уничтожить почти все феодальные владения; те, кто поднимал мятежи, кончали жизнь на эшафоте или в железных клетках в подвалах замка Плесси ле-Тур. Отныне Франция стала единым государством, везде повиновались одному королю и одному закону. Частные войны ушли в прошлое, и крестьяне могли спокойно работать на своих полях, а ремесленники – в своих мастерских. По словам летописца, крестьяне «старались поправить и заново перестроить свои жилища, расчистить свои поля, виноградники и сады. Многие из опустевших городов и округов были снова заселены»⁴.

Подобно Иоанну Грозному, Людовик XI «был очень набожен, постоянно молился и беспокоился о том, с чем он предстанет перед Господом». «У всех королей добро смешивается со злом, ибо они – люди, - писал королевский секретарь Филипп де Коммин. – Но без всякой лести можно сказать, что у Людовика было гораздо больше качеств, соответствовавших его положению короля и государя, нежели у любого другого». В конечном счете, правление Людовика было основано на древнем принципе, лежавшем в основании всех монархий, - принципе Справедливости. «Посредством Справедливости правят короли, - писал историк тех времен, - и без их справедливости государства превратились бы в разбойные притоны»⁵.

Выходит, не все так просто с историей народов. И оказывается, не только мы, русские, любим «злодеев» и помним их, как об этом печалится маститый киномессия. Как ни странно, «злодеев», сумевших объединит страну в единое моно- или многонациональное государство – любят и помнят народы всего земного шара(!)

Гуманность - это, конечно, здорово; свобода и равенство – еще лучше. Но без единого государства народ, оказывается, обречен на смерть.

Однако вернемся к фильму «Царь». В отличие от кинопритчи «Остров», где хотя бы в зачаточном состоянии присутствует предыстория будущего героя, в новом кинопроекте Павла Лунгина «Царь», при всей его задекларированной историчности, ничего похожего на историчность мы не увидим. Нам даже бегло не расскажут об уничтожении духовного завещания Василия III, отца Ивана IV, из-за чего сама легитимность правления будущего царя без опоры на документальную правовую основу ставилась его недругами под сомнение. Не расскажут нам и об отравлении матери великого князя, Елены Глинской, с последующим отстранением малолетнего Ивана от какого бы то ни было управления государством, когда, по словам голландского купца и торгового резидента в Москве Исаака Масса (1587-1635) «раздоры и смуты» времени «боярского правления» (1538-1547 гг.) вели к «гибели всего государства»⁶. Не поведают нам и о том, какие силы полтора года не подпускали молодого великого князя после его совершеннолетия к власти. А уж тем более за пределами киноповествования так и останется мысль того же Мааса о том, что именно «духовенство (в первую очередь в лице митрополита Макария) и некоторые умнейшие и знатнейшие лица стали совещаться о средствах спасти отечество или, как называют его, «Пречистой дом и чудотворцев», полагая за лучшее отнять власть у вельмож, возведя принца на отцовский престол и возложить на него великокняжеский венец, не взирая на то, что он был еще молод»⁷. И должно быть, уж совершенно неожиданной новостью для создателей фильма «Царь» прозвучал бы такой текст историка В. О. Ключевского, который говорит, что Иоанн «быстро рос и преждевременно вырос. В 17-20 лет, при выходе из детства, он уже поражал окружающих непомерным количеством пережитых впечатлений и передуманных мыслей, до которых его предки не додумывались и в зрелом возрасте»⁸. Может быть, именно поэтому митрополит Макарий, поучая царя проявлять «духовное повиновение» служителям церкви как своим богомольцам, уже в этом, подростковом возрасте, втолковывает Ивану очень недетские мысли о том, что государь ответственен за своих православных людей, будучи обязан блюсти и хранить их «бодрено от дивиих влъкъ губящих е, да не растлять Христова стада словесных овец…»⁹. Эта традиция перенималась нами из Византии, где утверждался взгляд о назначение царской власти, выраженной в формуле св. Юстиниана: «Сохранение в чистоте христианской веры и защита от всякого покушения святой апостольской Церкви»¹⁰. И, может быть, именно потому что молодой Иван готов был следовать наказам митрополита, всего лишь через полгода после восшествия царевича на престол, в июне 1547 года в Москве разгорается такой великий пожар, что подуськиваемая боярами толпа прямо в Кремлевском храме растерзала родственника царя боярина Юрия Глинского, едва не убив при этом и самого Ивана. Его же духовного наставника, митрополита Макария, так «искусно» спасают из огня, что, спуская его с кремлевской стены на веревках, роняют на землю - и владыка едва не погибает.

И, несмотря на все это, Иван решает «свести всех людей в любовь».

В течение двух-трех последующих лет проходят «Соборы примирения». На них юный царь потребовал от всех бояр прекратить бесчинства по отношению «к детям боярским и крестьянам», обещая и со своей стороны виновникам прощение и милость. Таким образом, как писал Иван Солоневич, в Российском государстве начинается постепенное формирование именно народной монархии, отличительной особенностью которой является союз священного царя с народом.

Кроме преданного митрополита Макария Ивану Грозному подсказывают взять себе в помощники Благовещенского попа Сильвестра и маломощного, из детей боярских, Алексея Адашева, влияние которых особенно усиливается после кончины в 1563 году владыки Макария.

Так началась новая страница в жизни Ивана IV. Как пишут некоторые историки, далеко не сразу заметил он, что его «собинные» сподвижники, коноводы «Избранной Рады» на поверку оказались руководителями оппозиционно настроенных к русскому самодержавию сил, главарями боярской партии, идеалом которой являлась ограниченная монархия наподобие королевской власти соседнего с Россией Польско-Литовского государства. Истинное лицо своих ближайших сподвижников по созиданию теократического государства, где, как мечтал Иван, симфонически соединились бы воедино устремления Церкви и Самодержавной власти, царь впервые прозрел во время своей «странной горячки» в марте 1553 года, когда, скорее всего, отравленный кем-то из приближенных (в этом Иван IV не сомневался до самой смерти), тяжело заболевший царь хотел привести в те дни высшую знать к крестному целованию на царство в пользу своего малолетнего сына Дмитрия, но часть бояр, сгруппировавшихся вокруг Алексея Адашева и попа Сельвестра, повела себя столь странно, что Ивану Васильевичу пришлось подхлестнуть их вопросом: «Коли вы сыну моему Дмитрею крест не целуете, ино то у вас иной государь есть… и то на ваших душах»¹¹. Это почти прямое обвинение бояр в заговоре, в измене и мятеже, немного остудило пыл заговорщиков и они, устрашась фактически неизбежной опалы, «пошли в Переднюю избу крест целовати»¹². Владимир же Старицкий, претендент от их оппозиции на Русское царство, лишь под угрозой смерти «целовал крест поневоле»¹³. И вот после всего-то этого, встав с одра болезни, царь… простил ВСЕХ своих советников и бояр.

И долго потом прощал. И за бесчисленные измены, и за уход с дружинами и с мошной на столь полюбившийся многим Запад, и за саботаж Ливонской войны, и за подготовку новых заговоров и мятежей до тех пор, пока, наконец, не понял, что «не мочно царю без грозы быти: как конь под царем без узды, тако царство без грозы»¹⁴.

Но этого, к сожалению, в фильме «Царь» мы не увидим и не услышим.

Точно так же, как оставляет желать лучшего и предыстория отношений царя Ивана Васильевича и митрополита Филиппа (Колычева).

Как пишет Д.М. Володихин в своей книге о святом митрополите Филиппе, «Иван Грозный «образца» первых лет опричнины выглядит не столь уж непривлекательно…. Натура Ивана IV сохраняла изрядный запас благочестия, и оно не позволяло сделать митрополитом простого льстеца. А ум Ивана Васильевича, наличие которого не отрицают, кажется, даже самые непримиримые критики царя, говорил его воле, что во главе Церкви должна стоять значительная фигура. Унижение Церкви означало унижение всей державы, и на него царь пока еще не шел. Но смирный холоп в митрополичьем кресле и есть великое унижение Церкви. Следовательно, требовался достойный человек праведной жизни, способный к тому же справиться огромным «хозяйством» и вместе с тем никак не связанный с московскими оппозиционерами»¹⁵.

В киноверсии же Павла Лунгина уже с первого момента встречи митрополит и царь держатся по отношению друг к другу крайне настороженно, едва ли не с открытой враждебностью – как будто царь пригласил Соловецкого игумена с явной целью сломить его; будущий же митрополит иронично поглядывает на Ивана Васильевича с единственной мыслью: Ну-ка, давай, попробуем, что у тебя получится?..

Не знаю, из каких таких «достоверных» источников черпал подобную версию взаимоотношений царя и митрополита кинорежиссер, но только уже с эпизода их встречи на мосту он пытается убедить нас в их взаимной неискренности, чем фактически бросает тень как на представителя светской власти, так и на святого. А ведь людям того времени, в отличие от современных московских интеллигентов, держащих фигу в кармане по отношению к любым властям, вовсе не обязательно было кривить душой, называя царя помазанником Господним. Более того, даже после двухлетнего кошмара все усиливающейся кровавой бойни, устроенной царем непокорливому боярству, митрополит свято верил, что «государева власть имеет священный характер», и он «чтил ее, даже видя грехи ее носителя»¹⁶.

Поэтому, опираясь на труды добросовестных историков, мы можем с уверенностью сказать, что вначале митрополит Филипп во всем поддерживал самодержавного государя. В частности, осенью 1567 года, когда Иоанн IV готовился совершить очередной поход в Ливонию, митрополит рассылал по монастырям «богомольные грамоты», в которых он призывает "молиться за царя и обрушивается словом на врагов, совершавших «злой совет… на святую и благочестивую христианскую веру греческого закона. Особенно достается «Лютеровой прелести». По словам Филиппа, «боговенчанный царь оскорбился и опечалился, узнав о неистовой деятельности протестантов, и по его, митрополита, благословению пошел на своих недругов войной за веру и за царство»¹⁷.

Как мы видим, ни о каком заранее запланированном противостоянии даже и речи не было. До конца 1567 года отношения между царем и митрополитом – складывались мирно, «симфонически»¹⁸.

Первой тучкой, омрачившей эти безоблачные взаимоотношения, явилось начавшееся в феврале 1567 года и тянувшееся вплоть до сентября 1668 года, чисто «дипломатическое сватовство» женатого вторым браком на крещеной кабардинской княжне Марии (Кученей) Темрюковной Ивана Васильевича Грозного к сестре польского короля, жене брата шведского короля Юхана, Екатерине Ягеллонке. Официальная царская летопись умалчивает о том, как отнесся митрополит Филипп к столь странному, если не сказать больше, царскому сватовству, которое началось с подачи шведского короля Эрика XIV, а закончилось его низложением Юханом Финляндским, законным мужем «невесты». Но, зная характер митрополита, его строгую монашескую выучку и бесстрашие, с которым глава Русской церкви позже стоял за истину, можно предположить и его возмущение, и ту ангельскую настойчивость, с которой он, безусловно, пытался разрушить планы православного Самодержца.

Второе, что не могло не броситься в глаза воспитанному на Святых Отцах первоиерарху церкви, так это не совсем, мягко говоря, каноничное устроение опричного ополчения Ивана Грозного. Организованное по типу средневекового западноевропейского религиозного братства со столицей-псевдомонастырем в Александровской слободе, «братство» это настораживало своей кощунственной, на монастырский манер образуемой иерархией. Братья-опричники, не постриженные в монахи, исполняли как бы роли: сам царь - игумена, князь Афанасий Вяземский – келаря, а Малюта Скуратов – пономаря. И, несмотря на то, что все эти «братчики» подолгу взаправду молились Богу, а сам Иван Грозный частенько звонил к заутрени, все-таки ощущение шутовской игры со святыней, кстати сказать, – одной из весомых примет столь ненавистных царю еретиков – «жидовствующих», – не могло не возмутить такого строгого аскета и молитвенника, каким, безусловно, был митрополит Филипп. (Впрочем, многие добросовестные историки в один голос утверждают, что такого кощунственного псевдомонастыря при митрополите Филиппе просто не могло быть. Все эти собачьи головы и метлы в руках опричников появились уже позднее, после того, как митрополит был заточен в подвалы Тверского Отроча монастыря, а царь окончательно подмял под себя РПЦ в лице ее менее стойких, чем святой Филипп, первоиерархов).

Само же искоренение крамолы, проводившееся лично Иваном с чисто русским размахом и исступлением, - не могло не взывать к небу. В этой ситуации митрополиту ничего другого не оставалось, как обратиться к христианской совести Самодержца. Вначале наедине, как это и положено согласно духу евангельской любви, с глазу на глаз с помазанником Господним, и только потом, уже публично, митрополит требует от царя вовсе не абстрактного гуманизма, о чем так печалятся Павел Лунгин и все его единомышленники.

Филипп взывает не «утереть все слезинки и всем ребенкам сразу», что попросту невозможно в условиях падшего мира. Он нацеливает царя на то, чтобы каждый человек, попавший в его, государево поле зрения, был по достоинству, неторопливо и вдумчиво, оценен: кто он – «живущий беззаконно» враг церкви и государства или «добротворящий» раб Божий, а значит и законопослушный слуга царев? Для такого же праведного суда над любым, даже самым ничтожнейшим человеком одной «грозы» мало. Честен царь, если он «побеждается любовью» к своим подданным, когда они не оказались «со злыми»¹⁹. А без этой святой любви, что явно подразумевалось в кротких, но мужественных речах Филиппа, сам царь обречен на внутреннее саморазрушение, а ведомая им борьба неизбежно приведет к девальвации тех высоких принципов, в том числе и принципа симфонического единства светской и духовной властей в России, ради которых она и ведется. Поэтому противостояние царя и митрополита по существу было и ратоборством духовно зрячего Митрополита за душу самого Ивана, который, к сожалению, в горячке борьбы с врагами, справедливо осознавая себя Помазанником Господним, порой забывал о том, что он, будучи христианином, в любом случае, как и все, подсуден высшему нравственному закону, положенному в основание этого мира со дня его сотворения.

Но из киноверсии Павла Лунгина вытекает совсем иное, а именно то, что Иван Грозный уже от младых ногтей был законченный садист и изувер, которому попросту доставляло наслаждение время от времени издеваться над своими подданными, а его кровавые расследования и пытки - это всего лишь банальные оргии скрытого сатаниста, который под видом борьбы с врагами церкви и государства мучит и убивает ни в чем неповинных людей потому только, что его извращенная садистическая натура с каждым днем все более властно требует пьянящих кровавых жертв, а он, изувер и изверг, растлился уже настолько, что просто не в состоянии побороть в себе этот поистине сатанинский зуд.

Конечно, такая точка зрения на исторические события времен Ивана Грозного не нова. И первым, кто ее озвучил, был ни кто иной, как первый русский «диссидент», - беглый князь Андрей Курбский.

Этот князь, позиционируя себя на Западе православным богословом, выступал в диспутах и, уча отступивших от «древлего благочестия» папистов высокому христианскому миропониманию, способствует тому, что по его совету польский король Сигизмунд II отправляет крымскому хану чуть ли не всю свою казну – 33 телеги с золотом, и осенью 1564 года татары выступают на Русь одновременно с литовцами и поляками.

Более того, этот «радетель» за Православие сам участвовал в литовском вторжении в Россию. И именно он под Полоцком, битва за который так натурально показана в фильме «Царь», «благодаря хорошему знанию местности сумел окружить русский корпус, загнал его в болота и разгромил. Легкая победа вскружила боярскую голову. Изменник настойчиво просил короля дать ему 30-тысячнную армию, с помощью которой он намеревался захватить Москву. Если по отношению к нему есть еще некоторые подозрения, заявлял Курбский, он согласен, чтобы в походе его приковали цепями к телеге, спереди и сзади окружили стрельцами с заряженными ружьями, чтобы те тотчас же застрелили его, если заметят в нем неверность»²⁰.

Подобных воителей за либерализацию самодержавия на Руси было, увы, немало. Так что неудивительно, когда в июле 1567 года царь Иван Грозный вынужден был «производить страшные пытки и казни по поводу перехваченных писем польского короля к некоторым из бояр»²¹.

В этих письмах «идеологические работники» сопредельных с Россией западноевропейских стран, боявшиеся быстро усиливающегося могущества восточного соседа и его страшного (для них) Самодержавства, в целях пропаганды своих идей и стали называть царя «деспотом», «тираном» и «Грозным». Тот же Курбский, еще в бытность свою царским наместником Ливонии, получал ««закрытые листы», т.е. секретные письма, не заверенные и не имевшие печати. Одно письмо было от литовского гетмана князя Н.Ю. Радзивила и подканцлера Е. Воловича, а другое – от короля. Когда соглашение было достигнуто, Радзивил отправил в Юрьев «открытый лист» (заверенную грамоту с печатью) с обещанием приличного вознаграждения в Литве. Курбский получил тогда же и королевскую грамоту соответствующего содержания. И только после получения таких гарантий «князь-диссидент», подобно многим своим сотоварищам по борьбе с Самодержавной властью, и перешел границу²².

Естественно, митрополит Филипп был прекрасно осведомлен в том, что творится в Ивановом государстве. И, повторяю, он выступал вовсе не против расследований и казней действительных преступников. Его беспокоило и возмущало другое. Например то, как боярина Ивана Петровича Федорова-Челядина, одного из самых знатных людей в среде старомосковского боярства и одного из виднейших воевод той эпохи Иван Грозный, предварительно усадив его на царский трон, самолично заколол кинжалом, после чего приказал выбросить его тело у речки Неглинной в навозную яму. А сразу же вслед за этим злодеянием по всей стране были пожжены опричниками все вотчины, принадлежавшие упомянутому вельможе. По свидетельству немцев-опричников Генриха Штадена, Иоганна Таубе и Электра Крузе, принимавших непосредственное участие в этих «татарских» набегах на простых и ни в чем не повинных крестьян, мы узнаем о том, что «села вместе с церквами и всем, что в них было, с иконами и церковными украшениями – были спалены. Женщин и девушек раздевали донага и в таком виде заставляли ловить кур»²³. « …И когда это было выполнено, приказал он застрелить их из лука. После того как он достаточно имел для себя жен указанных бояр и князей, передал он их на несколько дней своим пищальникам, а затем они были посажены в телеги и ночью отвезены в Москву, где каждая сохранившая жизнь была оставлена перед ее домом. Но многие из них покончили с собой или умерли от сердечного горя во время этой постыдной поездки»²⁴.

Вот против каких злоупотреблений подал свой голос святой Филипп. А Иван, будучи по натуре человеком страстным и импульсивным, не терпящим никаких возражений себе как помазаннику Господню, разгневался на духовного пастыря и решил во что бы то ни стало убрать его. По существу история их противостояния - это поучительная притча о том, как один христианин, в данном случае митрополит Филипп, смог выстоять до конца в борьбе с одолевающим всех нас злом; и прежде всего со злом, достающим человека изнутри(!). Другой же, не менее мудрый и в принципе добрый человек, царь Иван IV, был сломлен в конце концов своими собственными необузданными страстями: страхом перед крамолой и чем дальше, тем все более порабощающею его гневливостью. Или, как пишет историописатель XVII столетия дьяк Иван Тимофеев: «А он, настолько мудрый, был побежден ничем иным, как только слабостью своей совести, так что своею волею вложил свою голову в уста аспида…»²⁵.

Рискну предположить, что будь в основу сюжета фильма положена духовно осмысленная история столь непростых отношений царя и митрополита, этого было бы вполне достаточно, чтобы кинопроизведение состоялось. Сними же Павел Лунгин весь фильм на таком высоком градусе прояснения религиозных и общечеловеческих вопросов, его не только поняли бы, но и по достоинству и оценили бы. Однако ни исторической, ни духовной правды в фильме «Царь» и днем с огнем найти не возможно. Бедный сюжет, бледная, если не считать присутствия в кадре Олега Янковского, игра актеров. Убогие декорации. Примитивно снятые сцены пыток и чудотворений. Одним словом, не вкусно. На этом можно было бы и поставить точку, если бы не совершенно потрясающая «любовь» режиссера к России и к Самодержавству. Но она-то, эта явно нехристианская «любовь», и вывела Лунгина, как, впрочем, и в случае с фильмом «Остров», на совершенно новый, гуманистическому человечеству доселе еще неведомый уровень осмысления реальности с использованием совершенно нового типа кинодраматургии.

Итак, «Царь».

Как мы только что с вами выяснили, к исторической правде жизни этот фильм не имеет ни малейшего отношения. Точнее, в нем сохранен состав событий, связанных с призванием на митрополию Соловецкого игумена Филиппа (Колычева) 1566-1568 гг. Но, так как «начинка» этих событий настолько, мягко говоря, далека от истины, то и говорить о фильме мы будем, как об отдельном, ничего общего с реальной жизнью не имеющем, кинофакте. Впрочем, и сам художник именно к такому прочтению своего кинополотна нас и подталкивает.

Уже само название кинофильма - «Царь», не «Иван Грозный», не «Иван и Филипп», что было бы вроде бы ближе к истине, но именно – «Царь» и никак не иначе, говорит о том, что разговор в этом кинопроизведении пойдет не о конкретных исторических реалиях: они только повод для разговора. На кону фильма «Царь» поставлено нечто большее, чем «банальные» отношения конкретного Ивана Грозного с конкретным митрополитом Филиппом. Фильм снят именно о «царе», как об олицетворенном носителе монархической государственности, одном из трех типов возможного государственного устроения, наряду с принципами «демократического» и «аристократического» правления, которые постоянно сменяются в этом мире. Сейчас мы живем в эпоху либеральной демократии, поэтому фильм Павла Лунгина «Царь» работает на утверждение именно этого принципа мироустройства, который выступает как антагонист по от ношению к принципу монархической государственности.

Странный, на первый взгляд, крен в сознании православно декларирующего себя художника. Ведь православные, как известно, поддерживают в основном именно монархический принцип устроения государства. Но если взглянуть на творчество Павла Лунгина непредвзятым взглядом, и прежде всего вспомнить его нашумевший фильм «Остров», то никакого противоречия в исповедываемых им идеях мы не обнаружим.

В силу того, что христианская тема в нашем кинематографе долгое время была под запретом (теперь это называется по-другому: «ваше кино не окупится и поэтому мы его запускать не будем»), Лунгин, человек по тем временам далекий от православия, и, больше того, иронично к нему настроенный, (вспомните его «Свадьбу» и перечитайте первые интервью, данные режиссером в подготовительный период к фильму «Остров») решив снять комедию на монастырскую тему, внезапно, сам того не желая, стал выразителем дум, так называемого, «розового христианства». Мягкая, ненавязчивая ирония, которой буквально пронизаны большинство монастырских сцен – юродство отца Анатолия в храме во время службы; его разговор о любви с монахом, которому он за минуту до этого вымазал ручку двери в кочегарку сажей; уход отца-настоятеля к непослушливому монаху на послушание; сцена терзаний архимандрита по поводу брошенных в топку сафьяновых сапожек, – после многолетнего вала слезливых «мыльных опер» и дикого ежедневного фарсового хохмачества в духе «Аншлаг» или «Наша Раша», была воспринята нашим кинозрителем на полном серьёзе. Особенно фильм приглянулся либеральной интеллигенции, слегка заигрывающей с церковью. За долгие годы «тоталитаризма», привыкнув стоять в оппозиции уже к любым властям, эта интеллигенция в юродивом псевдостарце, живущем все время боком к монастырским порядкам и к иерархии, почувствовала «своего» единокровного брата-нонконформиста. Народу ж в отце Анатолие приглянулось его умение провидеть чужие судьбы и, пусть и не очень по-православному, камлать и чудотворить. Патриарх, по-видимому, был обезоружен уже только тем, что в фильме не издеваются откровенно над Православной Церковью и над ее служителями, как, скажем, в той же «Свадьбе». Короче говоря, фильм попал в «десятку». Впервые за последние пятнадцать-двадцать лет его приняли на «ура», как ортодоксальные неофиты, так и явные враги церкви, как ничего не смыслящие в православных догматах церковные бабушки, так и придворные богословы-миссионеры. И только немногие из числа действительно православных зрителей, не разучившиеся за годы постмодернизма относиться всерьез к кино как искусству, увидели в фильме то, что там и было, а именно – вполне реальную тенденцию нашего сегодняшнего православного «возрождения». Смысл ее заключается в том, что, ничего не смыслящий в духовных вопросах, постсоветский обыватель, приходя в церковь, вместо того чтобы начать с серьезного изучения церковной догматики и научиться самому элементарному – послушанию у более опытного в духовной жизни человека, – сразу же начинает «юродствовать». Или, как сказал бы исторический Иван Грозный, – «делает все не по Божьему изволению, но по своему многомятежному человеческому самохотению». При этом ожидает «знамений с неба», чудес и духовных озарений. В результате такой нетрезвости он становится игралищем темных сил. Чудеса и духовные озарения с ним и вокруг него начинают и впрямь случаться. Однако беда заключается в том, что жизнь, в которой единственным критерием истинности становится умение читать чужие судьбы и чудотворить, ведет вовсе не к спасению души, но к полному ее порабощению падшими духами.

Вот тут-то как раз и нужны духовнотрезвые люди, и лучше – из числа монашествующих, которые смогли бы вовремя «взять за ногу» особо ретиво устремляющихся к «духовным вершинам» новоначальных и вернуть их с бесовских «высот» на землю. Если же, как это хорошо показано в фильме «Остров», настоятель монастыря, вместо того, чтобы наказать ослушника, сам отправляется к нему на послушание в кочегарку, ибо и он, как и все вокруг, единственным критерием истинности для себя почитает все те же дары всеведенья чужих судеб и чудотворство, то такое сообщество внешне верующих во Христа, но по сути отпавших от живого древа Православия, обречено на гибель²⁶.

Убежден, что Павел Лунгин, когда делал свой фильм «Остров», о таких последствия даже не помышлял, в результате чего его неудавшаяся кинокомедия «Остров», попав в унисон с эпохой, нежданно-негаданно для него самого сделала его, Павла Лунгина, выразителем «духа времени» и вознесла местечкового комедиографа на уровень Художника, творящего в большом стиле. Сам Лунгин так прямо и признается в уже упоминавшемся интервью «Русскому репортеру»: «Вот неожиданно перешел к какому-то большому стилю»²⁷.

Те же влиятельные силы, которые зорко следят за кинопроцессом в стране и по мере своих «скромных» сил направляют его в нужном для либералов русле, довольно быстро сориентировались и, увенчав Лунгина призами двух диаметрально противоположных по духу религиозных конфессий (фильм наградили как Патриарх Алексий II, так и главный раввин России Альберт Шаевич), сразу откомандировали новоявленного иудео-православного кино-мессию осваивать русскую духовную целину дальше. При этом (исключительно для «своих») на глазах у всего честного мира ими был проделан довольно наглый фортель, достойный лучших образцов перевертышной культуры «верующих и трепещущих». Так, «олицетворение самой русскости», кинорежиссер Н. С. Михалков, для награждения фильма «Остров» своим «Золотым орлом» вынес на руках на сцену автора нашумевшего сатанинского бестселлера середины восьмидесятых «Ребенок Розмари», известного иудео-христианского педофила Романа Полански. Совершив, таким образом, мистический акт глумления над всем русским и православным, Павел Лунгин был отослан своими братьями-либералами разобраться со второй составляющей «Святорусской» симфонии властей — с Самодержавной монархической государственностью. Поэтому фильм «Царь» - это не просто знаковый, но и программный фильм о Самодержавии на Руси, снятый с позиции временно победивших «курбских». Он изначально задуман был в жанре киноагитки.

Единственное, что может обратить на себя какое-то серьёзное внимание – линия противостояния Царя и Митрополита. Если отойти от русской истории, которая, как мы уже с вами выяснили, в фильме совсем не просматривается, и если отрешиться от конкретики даже таких для понимания фильма «несущественных» этикеток как «царь» и «митрополит», то перед нами во всей своей наготе и первозданной ясности предстанет несколько модернизированный библейский рассказ о Каине и Авеле.

«И сказал Каин Авелю, брату своему: «пойдем в поле». И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его»²⁸.

Зададим вопрос: был ли Каин верующим человеком?

Да, безусловно, был. Ведь он одновременно с Авелем принес накануне убийства брата жертву Богу или, как сказано в «Библии»,- дар Господу «от плодов земли»²⁹.

За что же он убил своего брата Авеля?

Ни за что!

Или, как проясняет Каину Господь в преддверии самого убийства: «если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; и он влечет тебя к себе»³⁰. То есть, когда человек не делает доброго, то грех неизбежно, в том числе и грех братоубийства, влечет его к себе. И единственное, что может предложить Господь свободному в выборе добра и зла человеку, так это то, что Он и предлагает Каину накануне братоубийства: «грех.. влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним»³¹. То есть, совершай постоянное, неослабевающее усилие над своей падшей волей, иначе, рано или поздно, но неизбежно свалишься в лапы сатаны. Вот почему традиционное христианство и призывает нас идти узким путем Христовым и нести свои скорби, как животворящий крест, предлагаемый каждому из нас от Бога, безропотно, до самой смерти, и лучше – до смерти крестной. Заметим, что всякий модернизм, начиная свою проповедь с «облегчения креста» и с легкой либерализации заповедей Господних, неизбежно заканчивает грехом… братоубийства. Прямой же сатанизм и вовсе альфой и омегой своих инфернальных заповедей предлагает: «Делай, что хочешь»³².

К сожалению, так же, как и Каин, его многочисленные последователи, каиниты, до сих пор не обращают внимания на предупреждение Господне. Сатанинская вседозволенность кажется им истинной свободой. Во всяком случае, она им намного милее и привлекательней Христова крестоношения. Однако, расслабляясь и либерализируясь от заповедей Христовых, каиниты довольно быстро доходят до ниспровержения всех подлинных ценностей. При этом, если их кровный брат не захочет, скажем, «освобождаться» совместно с ними от «нравственных оков», то тогда такого строптивца уводят в «поле», где и приносят его в жертву³³. Так было всегда от начала мира, так будет и перед его концом. Павел Лунгин, подчеркиваю, невольно напомнил нам эту простую библейскую истину.

К счастью, реальный Иван Грозный не имеет ни малейшего сходства с лунгиновским вариантом прочтения образа Царя как Каина на престоле. Скорее, он был похож на одного из тех несчастных, которых за много веков до этого предупреждал Господь в библейском рассказе о Каине и Авеле: «за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро»³⁴. Или, как это место звучит в греческом переводе: «за то всякий, кто убьет Каина, будет расслаблен всемеро сильней его».

И действительно, в 1565 году, когда в Александровской слободе Царь принял решение силой выжечь крамолу в России, то по воспоминаниям современников он буквально за несколько дней постарел, осунулся, стал казаться всем утомленным и даже больным. Веселый прежде взор его угас, густая некогда шевелюра и борода поредели, и уже во время возвращения в Москву, когда он, «созвав духовенство, бояр и знатнейших чиновников, вышел к ним объявить об опричнине, многие не узнали его»³⁵.

И за годы борьбы с «жидовствующими», с изменниками отечества моральная «расслабленность» Ивана IV только усугублялась. Так, если с первой, любимой женой Анастасией до ее отравления боярами Иоанн прожил 13 с половиной лет (1547-1560); со второй, с Марией Темрюковной, (тоже, кстати сказать, отравленной) - 8 лет (1561-1569), то за пятнадцать последующих лет, преступая все божеские и человеческие законы, царь женился и разводился еще 5 раз (!). Характер его при этом день ото дня все больше и больше портился: Иоанн становился все более подозрительным, доверял людям все меньше, а в необузданный гнев впадал все чаще; так что «во время одного из таких припадков гнева он ударил посохом своего сына Ивана – да так, что расслабленный здоровьем и впечатлительный царевич через несколько дней скончался «от горячки» ³⁶.

Но и это еще не все.

За годы Опричнины, занятый вытравливанием крамолы, до этого очень богобоязненный и боголюбивый, царь своими собственным руками разрушил сам принцип симфонического единства светской и духовной властей в России. После насильственной смерти митрополита Филиппа он фактически подмял под себя церковную иерархию, и в течение ряда лет трижды сменял все более «покладистых» митрополитов, пока не добился от них беспрекословного одобрения любых своих действий и злодеяний. Так что лишь редкие голоса юродивых, как, например, при осаде Пскова (1570), когда местный блаженный Никола Салосс поднес Иоанну Грозному кусок кровавого мяса и пригрозил ему смертью в случае, если он не оставит ни в чем неповинных людей в покое, - хоть как-то еще смиряли обуянного самодержца.

В наказание за этот чудовищный перекос, в силу невозможности достучаться до узурпировавшего духовную власть в стране царя извне, Господь поразил Иоанна Грозного в самое сердце. Терзаемый муками больной совести, православный государь ездил по монастырям и истово молился Богу, поименно поминая всех, казненных им - виновных и невиновных. Эти внутренние «качели», когда вспышки необузданного (сатанинского) гнева сменялись в нем припадками христианского покаяния, расшатывали не только духовное здоровье Иоанна Грозного, но и подрывали в народе веру в саму возможность симфонического единства светской и духовной властей. Фактически, остаток своей жизни Иван Грозный провел в аду, и если что и могло избавить его от такой же печальной посмертной участи, так это его «добрые христиански намерения» да мученическая кончина.

В стране же, после столь жесткой борьбы за власть и за чистоту православной веры, почти не осталось Рюриковичей! Так что вскоре за смертью Ивана Грозного разразившийся династический кризис с последующей смутой 1612, в общем-то были детищем и самого царя. И только польско-шведско-жидовская оккупация Кремля, да полный развал в России заставили народ более трезво взглянуть на эпоху Ивана Грозного.

Простые русские люди не только простили первому русскому Самодержцу его, не всегда достойные и праведные деяния, но и, в отличие от недобитых царем бояр, правильно оценили(!) в силу каких причин возникла в душе помазанника Господня столь глубокая рана душевно-духовной «расслабленности». С Божьей помощью православно воспитанный человек постепенно начал осознавать, что власть и грех – две вещи нерасторжимые, и потому надолго предпочел устраниться от всякого властного представительства, с радостью отдавая крест управления над собой единодержавному наследственному помазаннику Господню, ответственному за сохранение Православия перед Богом. Рассуждая в том плане, что уж лучше служить одному большому «злодею», чем множеству мелких и оттого ничтожных, вечно воюющих между собой руками и головами верных своих холопов, народ крепко держался единовластия, а значит и единозакония на Руси.

Вот почему, уже в годы первой российской смуты 1612 года, на заманчивые посулы Польско-Литовского короля установить на Руси конституционную монархию, а значит и веротерпимость, русский народ ответил избранием «на вечные времена» на царство первого царя из новой династии Романовых, – Михаила Романова. И подкрепил основательность и продуманность своего решения избранием на церковный трон кровного отца нового самодержца, - патриарха Филарета (Романова).

Таким образом, симфоническое единство Церкви и Государства, возникшее в народном представлении еще при Василии III, а впервые «прозябшее» в лицах святого митрополита Макария и царя Иоанна Грозного за несколько лет до Опричнины, нашло свое закономерное завершение в соборных решениях 1612 года. И до тех пор, пока народ крепко держался берега единодержавной власти, при всех «ужасах», устроенных ему Петром I, и даже после окончательного закрепощения, введенного при ставленнице дворянства Екатерине II, он прибавлял количественно, а если духовно и остывал, то в большей степени потому, что его очень долго и настойчиво (на европейский лад) «просвещали». Вместе с технологическим прогрессом с Запада к нам в Россию всегда заносились, и до сих пор заносятся, ядовитые семена все более вольного отношения к Богу, а значит, и все более прохладного, порой доходящего до откровенного, лишенного всякой любви, законничества в отношении к родственникам и ближним. (К примеру, та же сегодняшняя мода на «брачные договора» или только-только входящая в обиход «ювенальная юстиция»).

Так что не мудрено, что в последнее столетие, когда в гуще простого люда окончательно выветрилась память о радостях многоголовой власти, а из души народной – «начало всякой премудрости - страх Господень», вначале коммунистам-ленинцам, а там и их ласковым продолжателям в деле растления «малых сих», т.е. либеральным демократам, - удалось-таки увлечь русский народ иллюзией народовластия.

С помощью средств массовой информации целенаправленно и ежесекундно оболванивая трудящихся, а затем возводя на престол «своих», беззастенчиво покупая любые места и должности, демократы втягивают народ в грех со-выборности уже хотя бы для того, чтобы потом все разрушительные последствия дел рук своих свалить на простых людей: сами, мол, выбирали, вот и будьте довольны тем, что у вас (то есть, - у нас) в результате вышло. Но при этом они преследуют еще и более страшную цель: надмевая народ иллюзией соуправления государством, либералы втягивают людей в дела мира сего настолько сильно, что человеку вообще не остается времени ни чтобы покаяться за свое мнимое соучастие в управлении государством, ни чтобы задуматься о небесном. Таким образом «Красное колесо» истории, значительно почернев в анархической всеразвязанности страстей в посткоммунистическое время, стремительно скатывается к бледному³⁷апокалипсическому концу. В народе же, между тем, методично убивается даже сама идея о возможной в будущей России симфонии Царской и Православной властей.

С внутренними проблемами Ивана Грозного мы немного разобрались. Необходимо теперь понять, а возможна ли в принципе симфония светской и духовной властей в реальном падшем мире?

Обратимся за ответом к «Библии».

Во второй книге Царств рассказана история любви праведного царя Давида к Вирсавии - жене его верного воина, Урии Хеттеянина. Однажды царь Давид, говорится в Священном Писании, прогуливаясь по кровле своего царского дворца, увидел внизу купающуюся женщину. И так как эта женщина была очень красива, «царь послал слуг взять ее; и она пришла к нему, и он спал с нею»43. Через какое-то время Вирсавия поняла, что она беременна, и сообщила об этом царю Давиду. Тот же, чтобы прикрыть свой грех, отозвал с войны мужа Вирсавии, Урию Хеттеянина, и, расспросив его о ходе военных действий, предложил Урии пойти отдохнуть домой. Однако Урия к жене своей не пошел, а остался спать у ворот царского дома. Когда же Давид утром спросил Урию, почему он не пошел отдохнуть домой, доблестный воин ему ответил: «ковчег (Божий) и Израиль и Иуда находятся в шатрах, и господин мой Иоав и рабы господина моего пребывают в поле, а я вошел бы в дом свой и есть и пить и спать со своей женою! Клянусь твоей жизнью и жизнью души твоей, этого я не сделаю»³⁹. В тот же день царь написал письмо к Иоаву, непосредственному военоначальнику Урии, в котором Давид приказал при первом же удобном случае поставить Урию туда, где будет самое сильное сражение, и отступить от него, чтобы он был непременно убит.

И вот, после смерти Урии, когда Вирсавия, отплакав положенное по мужу, стала уже законной женой Давида, пришел к царю пророк Нафан и обличил помазанника Господнего в злодеянии. При этом, что самое поразительное, предсказал страшные наказания, которые положил на царя Господь за его столь «небольшую», с точки зрения нынешних государственников, несправедливость, оказанную царем всего лишь к одному, ничего в глобальном смысле не значащему, маленькому человеку Урии. «Итак не отступит меч от дома твоего во веки, за то, что ты пренебрег Меня и взял жену Урии Хеттеянина, чтоб она была тебе женою. Так говорит Господь: вот, Я воздвигну на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими перед этим солнцем; ты сделал тайно, а Я сделаю это перед всем Израилем и перед солнцем.

И сказал Давид Нафану: согрешил я перед Господом.

И сказал Нафан Давиду: и Господь снял с тебя грех твой (за то уже, что Давид искренне раскаялся в своем грехе. – И.Ж.); ты не умрешь; но как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын»⁴⁰.

Я позволил себе столь длинную цитату из «Библии» только для того, чтобы прояснить: никакие «добрые намерения» при наличии «злых страстей» не оправдывают человека. Более того, именующий себя православным, царь, искренне решивший очистить церковь от ересей, но допустивший при этом, пусть даже в тайне, сотворить злое одному безвинному человеку, виновен во сто крат больше, чем любой другой, даже атеистически настроенный обыватель. Ибо он этим делом дает повод врагам Бога и Церкви хулить их. И только искреннее глубокое покаяние, как в случае с тем же царем Давидом, может загладить вину царя перед Господом. Но даже в подобном случае, как мы узнаем дальше из «Библии», наказание Божие все же неотвратимо. «На седьмой день дитя умерло». «Тогда Давид встал с земли и (прекращая непрерывный семидневный покаянный плач! – И.Ж.), умылся, и помазался, и переменил одежды свои, и взошел в дом Господень, и молился».⁴¹ И только после такого искреннего покаяния царя Давида Вирсавия родила Соломона, который, будучи возлюблен Господом, удостоился быть строителем «Дома имени Моего», первого Иерусалимского храма. Праведному же царю Давиду, несмотря на то, что он всю свою жизнь, за исключением истории с Урием Хеттеянином, исполнял волю Господню, такого права не было дано. Ибо, в силу Божественной мудрости, «не созиждеши мне дому, зане человек кровей ты»⁴²! То есть, Господь тем самым сказал Давиду: хоть ты и праведный царь, пусть ты всю жизнь свою и исполнял исключительно Мою волю, но на тебе слишком много крови, пролитой в боях с врагами Божьими, чтобы строить «Дом Имени Моему». Именно от этой логики отталкивался и грозный царь Иван IV, когда в ответ на обличения митрополита Филиппа (Колычева), с убежденностью властьимущего заявлял: «Как человек-то я грешен; но как царь – праведен»⁴³. Только был ли он вправе такое сказать? Думаю, что нет. И тем не менее, как мы с вами только что убедились, симфоническое единство духовной и царской властей не только возможно, но и необходимо⁴⁴ в условиях именно этого падшего мира. Ведь никто, в том числе и царь, не застрахован от ошибки или греха. И только Святая Церковь Божия через своих духовно просветленных служителей, таких, как митрополит Филипп, способна исправить крен, допущенный царем в устроении и самого себя, и общества, и всего государства. Правда, для такого симфонического взаимодействия Церкви и Самодержавной власти нужны по-настоящему православно верующие и, самое главное, православно любящие Бога и ближних своих подвижники. В противном случае, даже сама идея о симфоническом единстве царской и духовной властей может привести страну к глобальной духовно-нравственной катастрофе. Причем катастрофа эта произойдет значительно быстрее, чем при любой другой форме власти – будь-то аристократической, как, например, в условиях ограниченной монархии Польско-Литовского государства эпохи Ивана Грозного, будь-то в лоне нашей сегодняшней, медленно разлагающей всех и вся, либеральной демократии.

К сожалению, Иван Грозный не соответствовал той высокой задаче, которую Сам Господь ставит перед Своими помазанниками, должными исполнять Божественную симфонию. Да только и «Каином на престоле» он, безусловно, не был.

Но откуда же взялась у авторов фильма «Царь» сама идея – показать Ивана Грозного «Каином на престоле»?

Как ни странно, Павел Лунгин и К воспользовались «подсказкой» самого Ивана IV. В одном из писем к князю Андрею Курбскому царь сам себя называет «смердящим трупом, своими злодеяниями превзошедшим братоубийцу Каина». И вот, ухватившись за это, мягко говоря, не совсем корректное «саморазоблачение» первого русского самодержца, Павел Лунгин и сценарист фильма «Царь» Алексей Иванов занялись уже действительным… саморазоблачением.

Существует психологический закон, согласно которому всякий художник любого народа мира, выписывая даже самого отвратительного своего героя, неизбежно использует для этой цели скрытые глубины свой души. Так что «царь», показанный в фильме Павла Лунгина, Алексея Иванова и их консультанта Александра Дворкина, - это, как мы с вами выяснили, никакой не русский царь, пусть мнительный и гневливый, но все же легитимный помазанник Господний, а это всего лишь внутренний групповой портрет вышеназванных господ, получивших на некоторое время роли «властителей дум».

По жанру фильм «Царь» - это снова-таки кинокомедия – фактически, продолжение всенародно любимой комедии «Иван Васильевич меняет профессию» Леонида Гайдая; и единственное, что заставляет нас просмотреть опус Павла Лунгина до конца серьезно – это оторопь перед патологической ненавистью ко всему русскому и единодержавно царскому, которая объединила авторов киноленты. Но если абстрагироваться даже от этой ненависти, и взглянуть на гайдаевского управдома Ивана Васильевича Бумшу – духовное альтерэго Лунгина-Иванова-Дворкина – непредвзято, то мы можем смело сказать, что Лунигиновский Бумша смертельно боится народа, в недрах которого ему приходится жить и действовать, а потому, дабы его, такого умного и тонкого, как-нибудь не разоблачили и, не дай Бог, не высекли, устраивает совсем нешуточный, и чем дальше, тем с каждым эпизодом фильма все более усугубляющийся маразматический террор.

Жена Ивана Васильевича Бумша – Марийка Бумш (партийная кличка «царица») в силу своей предельной внутренней испорченности и пресыщенности властною вседозволенностью, оживляется только в минуты порок, рубки голов и прочих кровавых казней – и лучше, когда они сдобрены всяческою «клубничкой». Перед нами - натуральная Вера Гребенюкова (Дора), начальница Одесского ВЧК образца 1921 года. «О ее тиранстве ходили легенды. Она буквально терзала свои жертвы: вырывала волосы, отрубала конечности, отрезала уши, выворачивала скулы и т.д. Достаточно сказать, что в течение двух с половиной месяцев ее службы в «чрезвычайке» ею одною было расстреляно почти 700 человек. В Вологде свирепствовала Ревека Пластинина (Майзель), бывшая фельдшерица, собственноручно расстрелявшая более 100 человек. Эта бывшая жена Кедрова затем свирепствовала в Архангельской губернии. Газета «Голос России» в 1922 году сообщила, что Майзель-Кедрова расстреляла собственноручно 87 офицеров, 33 обывателя, потопила баржу с 500 беженцами и солдатами армии Миллера»⁴⁵.

И эти примеры можно множить и множить. Одним словом, - каинитки.

Да только среди всех этих фурий, ведьм и валькирий революции, историки до сих пор так и не разыскали ни одной русской фамилии. Литовские и латышские попадаются, а вот русских пока - Бог миловал….

Впрочем, как и в наши дни, невзирая на многолетнюю тотальную телепроповедь всяческой вседозволенности, расслабленности и сексуального раскрепощения, наши русские женщины, воспитанные на идеалах недобитого православия, все еще не дотягивают до библейской Иродиады, пожелавшей не просто убийства праведника, но именно красочного и сладострастно-картинного зрелища: отрубленной головы Иоанна Крестителя на золотом инкрустированном блюде. Нет, не наша пока традиция. Не дотягиваем, увы, до мирового уровня. Хотя на пути, не спорю. Но до высот всенародного садо-мазохистического беснования, при всех стараниях сатанински заточенного телевещания, пока что не добираем.

Точно так же, как ни одному русскому даже в голову не взбредет вытаскивать из глубинки «собинного» друга-монаха с тем, чтобы вначале попробовать «обломать» его и превратить в антихристианина-митрополита; ну а там, если план создания антицеркви в силу мужественности «друга детства» все-таки сорвется, иудиным поцелуем в уста предать его на смерть. Мы еще слишком молоды и просты, господа-товарищи каиниты, чтобы создавать наше историческое полотно такими широкими мазками. Вот ринуться в бой с шашками наголо и покромсать ради навязанной нам идейки, едва ли не полстраны, - это куда ни шло. Но, чтобы сознательно и планомерно попытаться сломить человека и возвышением в иерархи превратить его в чучело самого себя? Нет, извините, умом не вышли: подобный иезуитизм – безусловная привилегия более древних и южных наций. У нас не тот климат, чтобы множить разврат и смерть исключительно ради смерти и «духовного наслаждения».

Правда, если перед авторами фильма «Царь» стояла задача совсем не в том, чтобы показать нам русского самодержца на наследованном престоле, но они замыслили на века вылепить образ Ивашки Бумши, неясно волей каких бесов вознесшегося на Русское царствие, то в таком случае, - с заданием они справились на «отлично»! Именно так, вздымая на дыбу родственников или близких друзей христианина, готового лучше отдать свою жизнь, чем забрать ее у ближнего, всегда «дожимали», «дожимают» и до Конца Мира с наслаждением будут «дожимать» праведников до самооговора в любом мыслимом и немыслимом грехе узурпаторы-каиниты. Наследственному же монарху до таких мелких и гнусных шалостей вечно дрожащей твари попросту нет никакого дела. Искореняя крамолу, царь защищает свою страну, будущее своих детей, их души и души своих собратьев. Поэтому он не мстит, но выясняет истину: выяснил – и убил; или выяснил и помиловал. Но растаптывать души живых людей ради «духовного наслаждения» от процесса самого топтания «образа Божьего» в человеке может лишь мелкая растоптанная душонка, изнывающая под бременем неподъемной для нее власти в большом и враждебном ей окружении. Иудин же поцелуй под занавес с просьбой благословить за минуту до удушения, – доблесть все тех же «верующих и всю свою жизнь трепещущих». Потому что так нагло и беззастенчиво может вести себя только тот, кто под личиной Православия таит в себе ненависть каинита и готов растоптать любого, кто окажется полностью в его власти.

Что же касается храма с одним только входом, без крыши и без окон, так по мне, господа-товарищи, у вас вообще переборчик вышел.

Напомню для непосвященных: храм с одним входом, без крыши и без окон, собираются строить в Иерусалиме на месте дважды уже разрушенного Соломонова храма («Дома Имени Моего») так называемые сионисты. Сейчас на месте будущего храма, где по пророчествам воссядет их мосшиах (или, по-нашему, антихрист), находится мусульманская святыня «Купол на скале». Сионисты всего мира с помощью полностью оболваненных бывших христиан Америки и Европы (теперь они называют себя иудео-христианами и совсем не видят разницы между Иисусом Христом и Его распявшими иудеями), дружно свозят туда кирпич и миллиардами собирают деньги на готовящееся строительство. В то же время уже существует музей храма, где, изготовленные по ветхозаветным меркам священные сосуды и мэнора или семисвечник для алтаря будущего капища сатане, бережно хранятся на специально для этой цели оборудованных полочках. Ересь же хилиазма (тысячелетнего царства избранных на земле), которую в фильме «Царь» исповедует Иван Васильевич Бумша, - идеология будущего антихриста. Православные же, как, впрочем, и настоящий Иван Васильевич Грозный, верят совсем в иное: «придут дни, когда пожелаете видеть хотя один из дней Сына Человеческого, и не увидите; и скажут вам: вот, Он здесь, или: вот, там, - не ходите и не гоняйтесь, ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой»⁴⁶.

И последнее, что мне хотелось бы сказать по поводу фильма «Царь»: эта кинопритча, как, впрочем, и все, что выходит из рук у истинных каинитов, вещь в глубине своей «многомудрая», а на поверхности - многовекторная.

С одной стороны, либеральное крыло «верующих и трепещущих» попугало нас, как бы сказал Иоанн IV, «детскими страшилами» о родоначальнике Самодержавной монархи на Руси. И сделало это с тем, чтобы убить у нас, у профанов, даже саму мысль о возможном в будущем возрождении столь страшной (для каинитов) и столь привлекательной для нас, русских, симфонии духовной и самодержавной властей.

С другой же стороны, те, кто стоят за Лунгиным и К, (а за последние два-три года на тему Ивана Грозного было снято около десяти(!) документальных фильмов и один игровой телесериал, Андрея Эшпая), вбросили в общество пробный камень с целью выяснения народного отношения к самому принципу Самодержавной власти и его возможной симфонии с РПЦ. И в случае, если этот принцип покажется россиянам более привлекательным, чем столь обрыдшая уже всем либеральная демократия, то очень, может быть, скоро «тот, кто двигал, заправляя марионетками всех стран»⁴⁷, с удовольствием даст добро… на «процедуру» возвращения самодержавия народу.

Интеллектуально деморализованный и за годы либеральной демократии духово «раскрепощенный» до состояния полной внутренней толерантности постатеистический обыватель даже не заметит, когда ему на шею посадят очередного Ивана Васильевича Бумшу из нашумевшего фильма «Царь», а принявший каинские условия «игры» нынешний «митрополит Филипп», не дай Бог, вступит с ним в симфоническое единство.

Пока же в «Церковном вестнике», официальном органе РПЦ, все чаще стали проскакивать какие-то очень странные, но, как теперь принятого говорить, знаковые статьи.

Так, к примеру, в № 20 (417) за октябрь 2009 года в публикации священника Андрея Кадочникова «Православие и католичество – взгляд из Испании» читаем: «К чему ломать копья в борьбе с «западными мистиками»? …Повсеместно в Западной Европе мы совершаем богослужения в католических храмах, нам идут навстречу, ничего не требуя взамен. На моей памяти католики нам никогда и нигде не отказывали, зная, тем не менее, что в собственном храме они будут отлучены от причастия. Но когда я совершаю литургию в католическом храме… я не могу не задуматься, является ли нравственно допустимым просить у других то, что мы никогда не дадим сами?» В переводе на нормальный русский язык это значит: нравственно ли допустимо служить в католическом храме и при этом считать католиков еретиками и не допускать их к нашему, православному, причастию? Не лучше ли, дескать, за услугу, которую они нам оказывают, предоставляя помещение для службы, отблагодарить их не напоминанием о разнице в наших догматах, то есть – предать забвению «незначительные» (с точки зрения иерея РПЦ), но колоссальные (по мнению святых отцов) расхождения и в Символе Веры, и в самой сути западной и восточной духовности. Таким образом, в официальном органе РПЦ не впервые уже муссируется идея о возможном скором братании Православия с Католичеством, причем без каких-либо «покаянных» действий со стороны последнего. То есть, фактически многовековая война русских царей, в том числе и Ивана Грозного, за чистоту православной веры ставится ни во что, а само основание русской цивилизации – Православие - мало-помалу размывается в ереси экуменизма.

Но и это еще не все.

В том же «Церковном вестнике», только уже №23 (420) за ноябрь 2009 года в статье протодиакона Андрея Кураева «Мы участвуем в сложном и опасном эксперименте» после долгого вдумчивого рассказа о непростых путях введения в школьное образование факультатива «Основы православной культуры» или ОПК, в частности, говорится: «Главная задача на этом этапе – подтвердить, что упоминание православия в учебниках других модулей является адекватным и уважительным. Мы должны быть уверены в том, что если православие упоминается в учебнике светской этики, то это не карикатура. Точно так же, если в православном учебнике упоминаются мусульмане или иудеи, то сами мусульмане и иудеи должны подтвердить, что эти упоминания адекватны. Из учебников не должны торчать ядовитые колючки, которые могут кого-то поранить».

Насколько мне известно, единственной «ядовитой колючкой», разделяющей христиан от талмудических иудеев, является тот несомненный факт, что именно иудеи более двадцати веков назад распяли Иисуса Христа и до сих пор еще в этом не покаялись. И, насколько это видно из их эсхатологических чаяний и приготовлений, -я имею ввиду подготовку к строительству третьего иерусалимского храма и весь комплекс вопросов, связанный с этим всемирным антихристианским строительством, - вообще не собираются раскаиваться. Так неужто же, чтобы как-нибудь не поранить наших старших «братьев по Библии» талмудических иудеев, нам, православным, предлагается позабыть о факте распятия Иисуса Христа предками нынешних талмудистов, как о никогда не бывшем? То есть, слова Самого Спасителя о том, что отец не принявших Его соплеменников – «диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего»⁴⁸, - мы вообще должны теперь читать с точностью до наоборот…

Боюсь, что такая политкорректность может привести к богоотступничеству. Ибо чем, если не предательством Иисуса Христа можно назвать забвение основополагающих принципов, разделяющих христиан от их непримиримых исторических оппонентов, т.е. талмудических иудеев? Вот если бы иудеи искренне покаялись в грехе многовекового непонимания явления Сына Божьего для всего падшего человечества, в том числе и в первую очередь⁴⁹, - для самого богоизбранного народа, тогда бы мы с радостью обнялись с ними как с самыми дорогими «блудными» братьями во Христе. И ни о каких ядовитых колючках между нами в таком случае даже и речи бы не возникло. Раскаявшийся иудей, – это уже и есть наш православный брат, стопроцентный христианин: так что в таком контексте и говорить бы не о чем.

Но в случае, который под «сложным и опасным экспериментом» разумеет Андрей Кураев, то есть, когда талмудические иудеи вообще не собираются ни в чем раскаиваться, а мы, православные христиане, ради толерантности и ложно понятой веротерпимости должны позабыть об их упорном нежелании признать Христа – Сыном Божиим, то по существу Сам Иисус Христос и является той самой «ядовитой колючкой», которую нам, православным, предлагается выдернуть из своих сердец с тем, чтобы, не дай Бог, как-нибудь не поранить «старших братьев по Библии»!

Подобную вивисекцию над сознанием западных христиан, как я отметил выше, в XX веке уже проделали. Теперь большинство католиков, протестантов и англикан, позабыв о прошлых своих раздорах, запросто именуются иудео-христианами. Если подобный «сложный и опасный эксперимент» удастся проделать на уровне учебника по ОПК и с нашими детьми, то, боюсь, что уже через ближайшие 5-10 лет речь будет идти не об экуменизме, но о прямом иудео-православии, то есть, фактически всемирное царство антихриста на Земле вместе с «братьями» иудео-христианами Запада будут строить и наши с вами дети, дорогой читатель.

Неужели то, о чем столько веков подряд грезили недобитые Иоанном Грозным и его предками «жидовствующие»и то, что так и не сумели сделать светские курбские всех времен: покончить с Россией на духовном уровне, - уже сегодня готовы проделать маститые профессора, миссионеры, клирики РПЦ?!..

Конечно, современные церковные модернисты скажут, что они-де вовсе не собираются изменять догматы, а лишь слегка подправят и приведут в согласие с глобальными образцами обрядовые вопросы церкви: переведут службу на русский язык, согласуют церковный календарь с общечеловеческим, сделают более тесными встречи представителей всех мировых религий во имя укрепления мира и безопасности на земле.

Но мы-то с вами прекрасно помним, чем закончилось при Патриархе Никоне легкое подновление службы и богослужебных книг по греческим образцам? Да и пример М.С. Горбачева – тоже не за горами. Генсек собирался только слегка перестроить экономику Советского Союза и оживить работу партии и народа. А в результате ни партии, ни Союза, и даже народа русского, если учесть его убыль на Украине и в других вновь образовавшихся суверенных государствах, с тех самых радужно-сладкоголосых пор стало на двадцать два миллиона меньше, чем в дореформенном СССР. То есть фактически, в результате «легкого реформирования» Россия не досчиталась народу больше, чем после всех «ужасов» революции, гражданской войны, сталинского террора и Великой Отечественной войны вместе взятых! А эти тенденции только ведь нарастают. И по части готовящегося распада теперь уже Российской Федерации, и по части убыли россиян на оставшихся от Союза стремительно увядающих территориях. Так что тут уж, как говорится, только потяни⁵⁰…

А между тем, для истинных каинитов не будет сладости большей, если они сумеют так провернуть колесо истории, что под ним заодно почиют и сама историческая Россия и ее сокровище - Православие. Для этого нужно только еще слегка замутить народ, чтобы он, обалдев от праздности, секса и оккультизма, ежедневно по всем каналам внедряемым нам в сознание хозяевами масс-медиа, не сумел уже разглядеть подмены потенциально возможного русского Самодержца – на Ивана Васильевича Бумшу из нашумевшего фильма «Царь», а ортодоксального Православия – на внутренне реформированное по лекалам ада глобалистское иудео-православие.

И до этого, скажем прямо, уже рукой подать⁵¹.

Антихристианскую начинку фильма «Остров» заметили единицы; а за царя, особенно после грубого наезда на сам принцип Самодержавной власти фильмами «Царь» и прочими киноисследованиями по Грозному, в силу врожденного нонконформизма и малого знания диалектики, будут ратовать в скором времени миллионы постсоветских интеллигентов. Остается дождаться всеобщего недовольства анархическими порядками Черной лошадки - либеральной демократии; и после проголодания, которое неизбежно должно наступить при ВТО-контроле за сельским хозяйством и оборонкой, - бери и крути колесо истории до полного побледнения. Под сурдинку симфонии двух властей, - псевдосамодержавия и псевдоправославия, - устраивай любую антитеистичекую диктатуру – и никто, кроме «остатка верных» (их можно будет легко обвинить в любых смертных грехах против «традиционной» российской симфонии властей и под рукоплескание «всего прогрессивного человечества» заживо закопать в вечной мерзлоте) никакого конца России даже и не заметит!

Вы скажите, что это слишком уж фантастичный сценарий возможной гибели России. А я вам отвечу, что от истовых каинитов, любящих всяческие исторические параллели и инфернальные перевертыши, ничего другого ждать просто не приходится.

Вспомним, с каким сладострастным вызовом всему строю традиционной русской государственности они убивали царя Николая II, последнего русского помазанника Господня из династии Романовых. Вышедшую на царство из недр Ипатьевского монастыря вторую русскую правящую династию картинно прикончили в лице ее последнего представителя на русском престоле и всей его семьи именно в доме Ипатьева, а на стенах подвала, в котором происходил расстрел, глумясь над самим принципом ненавистной для них монархии, написали: «Мене, мене, текел, упарсин».

Напомню, что эта надпись была начертана внезапно появившейся кистью руки на стене дворца последнего вавилонского царя Валтасара во время его кощунственного пиршества из золотых сосудов, взятых Навуходоносором, отцом царя, из Иерусалимского храма. И вот последнего благочестивого православного помазанника Господнего, ныне прославленного в лике святых(!), каиниты-каббалисты времен первой русской революции 1917 г. перевертышно обвинили в кощунстве и идолопоклонстве. «Мене – исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел – ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес – разделено царство твое и дано Мединянам и Персам»⁵². Не правда ли, очень похоже на кинообвинение Павлом Лунгиным и К целожизненного воителя за чистоту православной веры, первого русского царя Иоанна Грозного, в ереси хилиазма?! Почерк, как мы видим, абсолютно тот же. Так почему же тем, кто стоит за ними или, точнее, тому, кто ведает «марионетками всех стран», не проделать под занавес мировой истории точно такой же кульбит-перевертыш с симфониею властей в России?

А между тем, задолго до каинитов Сам Господь навеки связал для нас имена первого русского самодержца Ивана Грозного и последнего русского царя династии Романовых Николая II. Так, 2 марта 1917 года, сразу же после «отречения» последнего от престола, в селе Коломенское, в храме Вознесения Господня, заложенного Василием III в честь рождения наследника, будущего первого царя Российского Иоанна Грозного, произошло чудесное явление Державной иконы Божией Матери. Она приняла в свои руки державу и скипетр русского Православного Царства. Так что с тех пор только от нас с вами, дорогой читатель, зависит, воплотится ли воля Царицы Небесной в жизнь или так и останется, в силу нашей духовной расслабленности, не проявленной в этом мире.

Сумеем от «розового христианства» эпохи постатеизма путем целожизненного несения креста Господня перерасти в настоящих христиан, исполнятся пророчества о возрождении России с царем-помазанником во главе ее; а будем лишь прозябать в мечтаниях, да по наущению богослова-миссионера Андрея Курбского, пардон, Кураева «смиряться» перед любыми, в том числе и антихристианскими решениями властей, братья-каиниты устроят нам такое «царствие», что павло-лунгинский царь покажется просто безобидным мальчиком. И от такого «пира», на который нас созовут «новые русские опричники», стошнит уже всех – как истинных христиан, так и дрожащих по мерседесам толерантных батьков-«жидовствующих».

А подобные прецеденты с нами уже случались.

Так, в самом начале первой русской революции 1917 года, «когда надо было призывать народ к сохранению существующей власти, священный синод призвал народ подчиниться революции, тем самым «благословляя» начало братоубийственной бойни». В вавилонской пещи ее вскоре погибли все, благословлявшие христиан к толерантному отношению с недругами Христовыми⁵³.

Так что, как говорится, выбор у нас невелик, дорогой читатель: либо – мы отстоим и вымолим наше Самодержавно-православное царство, либо – они нам, предающим Христа молчанием, устроят свое, - антихристово антицарствие.

И третьего не дано.

В то же время всем тем, у кого болит сердце за Православие и за Россию, хочу в очередной раз напомнить: нельзя подпадать под обаяние тех историков, которые не только во всем оправдывают «кроновы жертвы» Ивана Грозного, но и упорно творят миф о его, якобы святости. Возобладай подобная точка зрения в сознании патриотов, мы, сами того не ведая, в случай победы над каинитами, с неизбежностью роковой повторим, правда, уже на другом витке духовно-нравственного разложения нации, «крестный путь» этого великого разнесчастного человека. И, начав с очистительного погрома всех ересей и соблазнов без разбора, закончим тем, что своими, по сути, не православными, а только лишь в «праведном гневе» творимыми злодеяниями доведем на 89% робко возвращающийся к Христу, но еще далеко не воцерковленный постсоветский народ России, до полной осатанелости. И тогда, вслед за поучительной историей о том, как и до каких Соломоновых столпов душевно-духовного нигилизма может дойти так и не принявший до сих пор Христа, некогда Богом избранный народ иудейский, мир узрит и другую притчу. Притчу о том, как другой народ, однажды взваливший себе на плечи крест Христов и сам себя осознавший народом-богоносцем, идя по пути постепенного духовного охлаждения или секуляризации, от красногосоветского атеизма и черного, нынешнего, антитеизма, мало-помалу скатится в духовную бледноту предапокалиптического народа Гога и Магога.

Да не случится же того! И да не забудем мы все урока, преподанного нам Богом на примере жития святого митрополита Филиппа и судьбы первого русского самодержца Ивана Грозного. Пусть зрячая любовь Христова займет подобающее ей место в мужественных и стойких, но, к сожалению, не всегда рассудительных и милостивых сердцах сегодняшних патриотов. Ибо, не стяжав ее, эту великую всепобеждающую любовь, мы никогда не сможет вывести Русскую православную цивилизацию из того погибельного предапокалипсического тупика, в который нас вольно или невольно загоняют как ревностные служители «князя мира сего», так и возлюбившие Россию больше, чем Самого Христа, горе-патриоты.

Павлу же Лунгину, если он действительно хочет стать православным христианином, я бы посоветовал для начала разобраться в элементарных духовных законах, с неизбежностью роковой проявляющихся в истории, затем полюбить тот народ, в недрах которого ему приходится жить и действовать; и только потом уже, если он действительно захочет открыть нам, русским, глаза на самих себя, переходить к кино-обличительству в «каком-то большом и высоком стиле». А нет, так снимайте себе свои добрые комедии о том народе, который Вам хорошо знаком и который Вы по-настоящему любите, дорогой наш, многоуважаемый Павел Семенович. Ей Богу, Ваши «Бедные родственники» в тысячу раз милее нам и симпатичнее всех Ваших лживых изысков об Иоанне Грозном. Не бойтесь быть просто евреем, «имевшим несчастье родиться и прожить всю свою жизнь в России». Пусть пример Шалома Алейхема всегда стоит перед Вашим внутренним взором. Уважительное отношение ко всякому, знающему свою меру, в крови у русских. Попытки же переврать нашу, действительно, непростую, но очень уж дорогую сердцу каждого русского человека историю, неприличное и я бы даже сказал, – весьма опасное начинание, не достойное творческого интеллигентного человека, каким Вы себя, безусловно, считаете.

Вы уж простите, меня, грешного, многоуважаемый Павел Семенович, но давайте представим себе такую чисто гипотетическую ситуацию: к примеру, я, русский, приеду в Израиль и попытаюсь снять там, на базе государственной израильской киностудии, причем на израильские же деньги(!) гневный разоблачительный триллер о царе Давиде. А в качестве сюжета для этой «правдивой» ленты предложу спонсорам, предварительно несколько переосмыслив на свой либеральный вкус, все ту же известную всем историю влюбленности помазанника Господнего в Вирсавию и его, мягко скажем, не очень праведные деяния по отношению к ее законному мужу, Урии Хеттеянину. Давайте, мол, обличим этого «сладострастного разнузданного тирана», который владея огромными богатствами и имея кучу жен, влюбившись в очередную жертву, в единственную жену своего верного благочестивого воина, вначале берет ее, красавицу Вирсавию, силой, а потом, дабы замести следы, отдает приказ послать ее мужа, Урию, на верную смерть в бою.

По факту все это - правда. Но по существу же – ложь.

Так можно оболгать и последующий покаянный плач царя Давида. И даже упрекнуть его в жестокосердии на основании того случая, когда он, узнав о смерти своего сына, прекращает каяться и даже испытывает благодарность к Богу за оказанное ему прощение. Так же можно, не приведи Господь, обличить в отсутствии элементарного гуманизма и Самого Иегову, Который таким престранным образом, убийством ни в чем не повинного младенца, снова вступает в «преступный сговор» со своим «мерзким и злым любимчиком», «так называемым», царем Давидом…

Переосмыслить до полного извращения истины, как мы видим, можно все.

Но, скажите Вы мне, дорогой Павел Семенович, нашелся бы в Израиле хотя бы один безумец, который дал бы мне деньги на такое, с позволения сказать, переосмысление? А если бы даже один и нашелся, то утвердила бы государственная израильская киностудия такую, мягко говоря, странную концепцию моего будущего кинофильма? Ну, а если бы я подпольно как-то ухитрился снять фильм, то неужели его, в назидание будущим поколениям, выпустили бы на экраны страны; а мной, режиссером этого «кино-откровения», умилялся бы сам главный раввин Израиля? Причем наградил бы меня за правду, открывшую ему глаза на мрачное прошлое его – не достаточно гуманного, любящего злодеев и тысячелетиями помнящего их – народа?

Думаю, что такой ход событий даже в кошмарном сне увидеть невозможно. Меня попросту выдворили бы из Израиля, и правильно, между прочим, сделали бы! Потому что - нечего изгаляться над чужой историей. Это не достойно истинного интеллигента.

И только у нас, в России, могут и последние государственные деньги выделить на съемку антирусского кинопасквиля, и, как образец либерального ново-русского сознания, пошлют этот шедевр ксенофобии на Каннский кинофестиваль, а затем еще - знай, мол, наших(!), - с радостью предоставят страницы престижного глянцевого журнала режиссеру-русофобу с тем, чтобы он, как художник, творящий «в каком-то большом стиле», смог бы вволю покуражиться над теле-дезориентированным и почти полностью духовно деморализированным русским народом.

Хотя, может быть, Павел Лунгин и вся наша постсоветская либеральная интеллигенция просто не ведают, что творят? Хотелось бы верить…

Иван Жук.

Декабрь 2009 – февраль 2010 гг.

¹ Русский репортер. № 42 (121) 5-12 ноября, 2009. Добро проигрывает, зло побеждает.

²Гуманизм – религия человекобожия, возникла в Европе на рубеже Средних веков и Нового времени в результате либерализации Римско-католического Запада от заповедей Христовых. Формы проявления гуманизма в конкретно-исторических условиях: коммунизм, фашизм, глобализм и, как предел отхождения от жизни вне Божиих заповедей, – прямое антихристианство.

³Русский репортер. № 42 (121) 5-12 ноября, 2009. Добро проигрывает, зло побеждает.

⁴Нефедов. С.А. История нового времени. Эпоха возрождения. М., «Владос», 1996. Современный учебник для школьников. С. 43-44.

⁵Там же.

⁶И.И. Смирнов, Очерки политической истории Русского государства 30-50 годов XVI века. М.; Л.; 1958. С. 114.

⁷Масса Исаак. Краткое известие о Московии. М.; 1997. С. 19.

⁸Ключевский В.О. Сочинения: В 9-ти томах. Т. 2. М., 1988. С. 177-178.

⁹ДАИ. Т. 1. № 39. С. 48

¹⁰Священник Тимофей, иеромонах Дионисий. О Церкви, православном Царстве и последнем времени. М., 1998. С. 16.

¹¹Полное собрание русских летописей. Т. XIII. Продолжение. С. 525.

¹²Там же.

¹³Смирнов И.И. Очерки… С. 275.

¹⁴Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 18.

¹⁵Володихин Д.М. Митрополит Филипп. М., Изд. «Молодая гвардия». С. 110.

¹⁶Там же. С. 124.

¹⁷Там же. С. 119.

¹⁸«Симфония предполагает соработничество светской и духовной властей. Каждая из них ничем не ограничена в сфере своей ответственности. Церковь властвует над областью духовного и нравственного, владычествует в религиозных делах. Светская власть блюдет дела правления, создает во внутренней и внешней политике прочную чашу для вина веры. Если Отцы Церкви впадают в пороки и ереси, если они ставят стяжательство выше духовного долга, если их действия подрывают государственный интерес, но не совершаются при этом на благо веры, светская власть может и должна одернуть архиереев. В то же время Церковь смотрит за тем, чтобы высшие чины государства не запятнали себя безнравственными деяниями и преступлениями против веры, смягчает их нрав, призывая отвратиться от жестокости, вернуться к духу любви, милосердия, доброты. Если правительственные силы, или даже сам государь, ведут народ по пути нарушения Божьих заповедей, вероотступничества, еретичества, духовенство может облить их, а в самомкрайнем случае призвать паству к неповиновению. Православная держава должна управляться полновластным государем, но государь не может быть отступником... Конечно, разговор идет об идеальной «симфонии». В реальности «симфонические» отношения светской и духовной властей нередко нарушались и на Руси, и в Византии, и в других православных державах. Однако сохранение самого идеала вело к тому, что государи и архиереи знали, де они преступают невидимую черту, а общество видело, что совершается нечто неуместное и следует повернуть обратно. Так в уголовном праве содержатся статьи законов, а в жизни есть их регулярное нарушение преступниками. Но все-таки норма из века в век торжествует над преступлением. «Симфония», дажепоруганная, восстает из руин». Д.М. Володихин. Митрополит Филипп. М., Изд. «Молодая гвардия», 2009. С. 150-151.

¹⁹Там же. С. 153.

²⁰Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1975. С.97.

²¹Карташев А.В. Очерки по истории Русской церкви. Т. 1, С. 467.

²²Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 90.

²³Штаден Г. Записки немца-опричника. М., 2002. С. 45.

²⁴Таубе И., Крузе Э. Послание гетману земли Лифляндской Яну Ходкевичу. Иоанн Грозный. Антология. М., 2004. С. 42.

²⁵Д.М. Володихин. Митрополит Филипп. М., Изд. «Молодая Гвардия», 2009. С. 164.

²⁶Более полно смотрите в моей статье «Остров псевдоспасения». День литературы. № 6 (142) за июнь 2008; Братина. № 10. 2008. Добавлю лишь, что в последние времена правой рукой всемирного духовного и светского властелина мира или антихриста будет лжепророк. О нем предсказано следующее: «и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле...». Опять-таки, как мы видим, все та же знакомая нам «симфония властей» или, точнее, антисимфония псевдовластей: антихрист как антивладыка мира, и лжепророк при нем, как глава антидуховной псевдоиерархии. Дьявол вообще не способен выдумать чего-то принципиально нового. Дух творчества - не его стихия. Он может лишь подражать, искажать, глумиться. Одним словом, паразитировать на уже сотворенном ранее. Не отсюда ли такое обилие хохмачей и всякого родалицедеев при дворе либеральной демократии? Перевертышная пародия на нормальное, Богом установленное царство и должна по идее быть внешне смешной и ласковой, но в глубине своей - очень жестокой, а по плодам - мертвящей.

²⁷Русский репортер. Там же. С. 51.

²⁸Бытие. 4;8.

²⁹Бытие. 4;2.

³⁰Бытие, 4;8.

³¹Бытие. 4;8.

³²Э. Кроули. Евангелие от сатаны.

³³Вот, где истоки всякого тоталитаризма. Он проистекает вовсе не из излишней строгости служителей добра к себе и к окружающему их миру. Но, как это на первый взгляд не покажется парадоксальным, - истоки тоталитаризма кроются в духовной расслабленности людей, в их нравственной и моральной распущенности, в толерантном отношении ко всякому злу и к несправедливости, короче, – в либерализме. Так что путь, прозорливо предсказанный еще Ф.М. Достоевским в его всемирно известном романе «Бесы»: «Мы начнем с проповеди ничем не ограниченной свободы, а закончим ничем неограниченным рабством», - не только вполне реален, но и неизбежен. Вот почему антихрист, либеральнейший из когда-либо рожденных женщиной, соблазняя народы мира предельной внутренней свободой, - свободой до самообожения, в конечном итоге станет величайшим из когда-либо живших на Земле тоталитаристов. Он создаст именно тот мировой порядок, при котором спасение души человеческой станет попросту невозможным. Так что Господу придется закончить историю человечества своим вторым славным пришествием «как молния…», потому что смысла в продолжении этой истории уже не будет.

³⁴Бытие. 4; 15.

³⁵Русское историческое повествование. М., 1984. С. 146.

³⁶Нефедов. С.А. История нового времени... С. 43-44.

³⁷Белый, Рыжий (Красный), Черный (Вороной) и Бледный – цвета четырех всадников Апокалипсиса. Откровение, 6;2-8.

³⁹2 Царств, 11;4.

⁴⁰Там же, 12; 10-14.

⁴¹Там же, 12; 20.

⁴²1 Парал. XXVIII, 3

⁴³Русский репортер. №42 (121) Добро проигрывает… С. 50.

⁴⁴Существует ветхозаветное предание, смысл которого заключается в следующем: всякий народ (в том числе и царь как сакральный глава народа), прекращая слушаться людей духовных, неизбежно деградирует. Первой степенью подобной деградации является то, что власть в народе из рук царя постепенно переходит в руки детей и женщин, что, собственно говоря, мы сейчас повсеместно и наблюдаем в мире. С каждым годом стремительно набирают силу всевозможные имансипационые движения, повсюду с радостным нетерпением ожидается «Новая эра» неких духовно продвинутых детей-индиго, которые якобы спасут человечество от самого себя. Однако все эти «новшества» всего лишь глухие отзвуки давным-давно известных человечеству, но за годы повального богоотступничества уже основательно подзабытых им духовных законов. В силу этих законов следует, что если народ, дойдя до позора власти детей и женщин, но так и не раскается, то он с неизбежностью роковой снисходит на вторую ступень саморазрушения. Из среды такого народа выходят уже настоящие изверги и садисты, которые под благовидным предлогом строительства очередной Вавилонской башни (Третий Рейх, Коммунизм, Тысячелетнее царство избранных на земле) добивают в народе лучших, чем окончательно и губят все.

⁴⁵Архив Русской Революции. Берлин, 1922. Т. 6. С. 90, 92.

⁴⁶От Луки. 17; 22-24.

⁴⁷А.А. Блок. Два века. «Но тот, кто двигал, управляя Марионетками всех стран, – Тот знал, что делал, насылая Гуманистический туман».

⁴⁸От Иоанна. 8; 44.

⁴⁹Если бы все иудеи поняли, что Иисус Христос является так же и их мессией, то, за многие годы прямого (ветхозаветного) Боговодительства, будучи более духовно подготовлеными к восприятию Евангельской истины, они, безусловно, стали бы «народом святых» в отличие от всего остальногодуховно непросвещенного мира. Падшее человечество само бы признало их первородство – и с радостью, добровольно поклонилось бы им, как своим старшим братьям в деле спасения. Вспомним, что первыми апостолами и учителями Церкви стали именно бывшие иудеи - иудеи, сумевшие осознать всю значимость миссии Иисуса Христа для всего падшего человечества, и в силу своей духовной просветленности светом Пятидесятницы нашедшие в себе силы перейти от детской веры в миссию как в исключительно племенного бога, должного привести их народ к всемирному светскому, а значит лишь к временному владычеству над народами земли, до понимания вечного духовного первородства сынов Христовых. Тем же из иудеев, кто так и не смог подняться до высоты этой, поистине божественной, задачи, поневоле пришлось закостенеть во временном, исключительно мирском и посюстороннем уповании. (Князем же мира сего, как мы с вами знаем из «Библии», является сатана). Вот почему, дабы, наперекор самому Иегове, все же завоевать долгожданное мировое господство, талмудическим иудеям или, как они теперь сами себя называют, сионистам приходится употреблять все эти, поистине сатанинские, усилия лжи, обмана, подкупа, убийств, тиражирования всевозможных демократически-освободительных движений и революций во всех концах планеты, а также внедрять в сознание человечества самые разнообразные богоборческие ереси и учения (средневековое движение «жидовствующих» на Руси, мировое масонство, сионизм, коммунизм, фашизм, либерализм, глобализм, иудео-христианство и пр.). И все это - для того, чтобы, в конце концов, и всего-то на три с половиной года(!) построить всемирное антихристианское псевдоцарствие на Земле с мнимым владычеством талмудических иудеев в нем, но с фактическим - полным порабощением последних грядущему сыну князя мира сего - антихристу.

⁵⁰«Не удаляем со своего места предел вечных, яже положиша наши отцы, но удерживаем предания, как приняли их. Ибо, если начнем, хотя и в малом, ниспровергать здание Церкви, то оно понемногу будет разрушено все». Св. Иоанн Дамаскин. Три защитительных слова против порицающих святые иконы или изображения. Второе слово. С. Петербург. Издание книгопродавца И.Л. Тузова. 1893. С. 54.

⁵¹Надеюсь, вы понимаете, что ни к какой «священной войне» с иудеями, католиками или, не дай Бог, мусульманами я не призываю. Россия многоконфессиональное государство и для того, чтобы существовать, она просто обязана исповедовать веротерпимость. Но, как говаривал еще вождь мирового пролетариата, есть веротерпимость и веротерпимость. Согласно первой, - мы, православные, в угоду толерантности, должны фактически отречься от сына Божьего, Иисуса Христа, и превратиться в вероотступников, что, как для нас с вами, так и для самой Россиипогибельно. Согласно же второй, нормальной веротерпимости, которую, кстати сказать, исповедовали еще апостолы, можно терпимо и даже с любовью относиться к любому заблудшему человеку, вплоть до идеологически непримиримого врага, но при этом надо же внятно осознавать и разницу между нашей православной верой и его инославными заблуждениями. Так, в Израиле, например, согласно законам иудейской демократии, православные наравне с мусульманами и с католиками имеют право на правовое существование в условия иудейского государства; однако за совращение правоверного иудея в православие или в мусульманство полагается уголовная(!)ответственность, - срок, и довольно-таки немалый. Таким образом иудейское большинство Израиля защищается от экспансии чуждых ему религий. Так почему бы и православному большинству России не перенять у наших «братьев по Библии» талмудических иудеев, правильно прописанную по законам страны веротерпимость к представителям самых разнообразных сект, малых конфессий и прочих религиозных объединений?

⁵²Дан. 5; 26-28.

⁵³А. Петров. Выйди от неё, народ мой. Москва, 2009. С.19.