Часть 1

Тема эта очень обширна. Мне хотелось как-то систематизировать, актуализировать, озвучить те наработки, а точнее большой массив выписок из разных прочитанных книг по этой теме. Приступаю к этой работе с двойственным чувством. С одной стороны, критичность - из-за несомненного понижения планки духовного уровня в этот период. Главный критерий, по которому оценивают уровень духовности общества – это количество канонизированных святых. Как известно, в Синодальный период случаи канонизаций были немногочисленны. Налицо контраст с предыдущим периодом истории Русской Церкви, когда были причислены к лику святых сотни подвижников благочестия. С другой стороны, я себя настраиваю на максимально благожелательное отношение ко всему светлому и чистому, что было в этот период. Это мое неизменное правило.

Приступая к раскрытию указанной темы, подумал: для чего я это делаю, с какой целью? Что можно сказать на эту тему после прекрасных работ прот. Георгия Флоровского «Пути русского богословия» и Н. Смолича «История Русской Церкви», например? Наверное, для того, чтобы самому лучше уяснить, систематизировать огромный материал в своей голове, через себя пропустить то, чем намерен поделиться с читателем, тщательней всмотреться в толщу более чем двухвекового периода нашей церковной истории. За долгие годы учебы в духовных школах, самообразования, у меня накопился большой объем материала по этому периоду (1700-1917 гг.). После предыдущих статей по церковной истории остался нераскрытым период с середины 17-го века, начала печальной памяти реформы патриарха Никона – предмет моего особого внимания. Даст Бог, об этом отдельно будет идти речь.

Сразу замечу, что настоящие заметки носят весьма фрагментарный характер и ни в коем случае не претендуют, даже близко, на относительную полноту.

Синодальный период истории нашей Церкви начинается с 1700 года, со времени смерти последнего Патриарха Московского и всея Руси Адриана, когда Петр Первый запретил избирать нового Патриарха. На протяжении 20 лет во главе Русской Церкви был Местоблюститель. Только в 1721 году, за четыре года до смерти Петра, был учрежден Святейший Правительствующий Синод - коллективный орган управления Церковью. Очень много материалов на эту тему оставили нам церковные историки. Учась в духовных школах, я познакомился с книгой историка Смолича, повествующей о правлении Петра Первого в первой четверти 18 века. Очевидно, что он благоволил протестантизму. Известен такой эпизод, когда Петр, будучи за границей, остановившись около памятника Лютеру, закатил восторженную, хвалебную речь в адрес этого реформатора. Сближению с Римо-католической церковью он не сочувствовал. Поразительно, что от абсолютно светского органа – Сената - в определенной степени зависело решение церковных дел. Московская Русь этого не знала, это было ей совершенно чуждо. Сенат касался даже вопроса о кандидатах на священные степени, или, скажем, темы разговоров в церкви. На эту тему, кстати, митрополит Владимирский Евлогий обратился к духовенству, где призывал воздерживаться от разговоров в алтаре. Написано обращение неподражаемым языком. Архиерей взывал, умолял подведомственное духовенство воздерживаться от этого зла. Мы знаем слова прп. Амвросия Оптинского: «За разговоры в храме посылаются скорби». И нам необходимо об этом постоянно помнить.

Важным источником по этому периоду являются «Очерки из истории Церкви» священника Сергия Мансурова (1890-1929 гг.). Находясь в лагере, в стесненных обстоятельствах, о. Сергий писал эти «Очерки» на пожелтевших квитанциях между строк, сидя на пне на опушке леса. Главный акцент в этих «Очерках» на следующем принципе: «История Церкви – это, прежде всего, история святых». Именно под этим углом зрения преподавал нам церковную историю в Московских духовных школах приснопамятный архимандрит Иннокентий (Просвирнин) (+1994 г.). В переходный период от патриаршего управления к синодальному жил свт. Митрофан Воронежский (1623-1703 гг.). Кстати, первая богослужебная книга, которая мне попала в руки (это было в годы учебы в школе в Донбассе), была служба свт. Митрофану дореволюционного издания. Дважды довелось послужить молебен Святителю в Воронеже в старом Покровском кафедральном соборе и в новопостроенном Благовещенском, где мощи находятся в настоящее время. В нашем храме есть большая частица мощей Святителя. Когда на верфях Воронежа ходила холера, свт. Митрофан шел в очаги заразы, где соборовал, исповедовал и причащал, оставшись при этом живым. За своим епископом шли и священники, это поднимало дух народа. Когда Петр пригласил его в свой дворец, «украшенный» статуями языческих богов и голыми натурами, он так ответил: «Когда уберете это, тогда приду». Петр, нетерпящий никаких возражений, разъярился. Свт. Митрофан благословил звонить к последнему богослужению. Петр, услышав звон в неурочное время, удивился. Когда ему доложили, что это епископ Митрофан готовится к отшествию из земной жизни, улыбнулся и приказал убрать соблазнительные статуи. После этого случая мнение святителя Митрофана было определяющим – Петр советовался с ним по всем вопросам. Святитель пожертвовал все свои деньги на строительство Азовского флота. Ежегодно он жертвовал деньги с запиской «на ратных». На Воронежской земле он основал 2 монастыря и построил 60 церквей. Известно его высказывание: «Трудись и богат будеши, воздерживайся и здрав будеши, бегай злаго – спасен будеши». После смерти Святителя Петр нес на своих плечах его гроб и со слезами на глазах говорил: «Нет у меня больше другого такого святого старца». Это была не просто реплика, а искренние слова.

Свт. Димитрий Ростовский в молодые годы по благословению старцев Киево-Печерской Лавры составил Четьи-Минеи. Работал он в основном по ночам. Для Церкви в этом источнике была очень большая нужда. До этих Четьей-Миней популярно изложенных житий святых для народа не было. Наряду с описанием житий подвижников благочестия в этом труде Святителя выведена вся проблематика церковных Соборов, вообще церковная история. Этот труд имел колоссальное значение для духовного укрепления русского народа. Митрополита Димитрия Ростовского по праву называют отцом Русской агиологии (науки о святых). О том, как он составлял жития, его научную лабораторию, тщательно на современном уровне науки раскрыл прот. А. Державин (+1962г) в своем труде «Четьи-Минеи митрополита Ростовского Димитрия как церковно-исторический и литературный памятник».

Прежде чем перейти к более подробному рассмотрению этой темы хотел бы сначала немного коснуться миссионерской работы нашей Церкви в связи с расширением пределов государства. Начну с Сибири. «Гнилой угол», мир преступных людей, каторжане под конвоем, множество острогов – такое представление бытовало о Сибири. В начале XVIII века здесь трудилсямитрополит Филофей (Лещинский) - бывший эконом Киево-Печерской Лавры. Работал он в тяжелых условиях. Быстро освоил языки малых народов. С христианским просвещением владыка Филофей и другие миссионеры несли культуру, азбуку, литературу, создавали письменность. Преемником митрополита Филофея стал митрополит Иоанн (Максимович) – дальний предок святителя Иоанна Шанхайского. На базе духовного училища, основанного митрополитом Филофеем, он учреждает духовную семинарию – первую в Сибири. Главный его письменный труд – «Илиотропион», где раскрывается тема о сообразовании воли человеческой с волей божественной. Память об этих святителях жива в Сибири до сих пор. Будучи в Тобольске в 80-е годы на Литургии в день памяти святителя Иоанна я видел представителей малых народов в своих национальных одеждах. Это потомки тех, кого он крестил.

Петр Первый. Об этой титанической, неоднозначной личности у меня накопился особенно большой материал. Помню, как студентом истфака Московского пединститута в «Историчке» (Государственной исторической библиотеке) я штудировал том за томом «Историю царствования Петра Великого» историка Н. Устрялова.

Петра Первого волновало, прежде всего, наличие конкурентов его власти. В памяти еще был жесткий конфликт царя Алексея Михайловича с патриархом Никоном, и, вполне естественно, он опасался такого двоевластия. Петр был сторонником абсолютизма, это то, что было в Европе, и чего не знала Московская Русь. Сугубо церковная жизнь его мало интересовала. В этой сфере много сомнительного было в его царствование: в монахи не постригали ранее 30 лет. Монастырям вменялась в обязанность забота об инвалидах, престарелых солдатах, т.е. делался акцент на социальном служении в ущерб основному монашескому деланию – молитве; в кельях монахам строго запрещалось держать чернила и бумагу, чем был нанесен удар по монастырскому летописанию. Известен факт, когда один монах на Соловках поплатился 16-ю годами тюрьмы за то, что держал у себя в келье перья и бумагу. Чего Петр опасался? Опасался оппозиции, переписки недовольных. Он испытывал неприязнь к монашеству, смотрел на него, как на враждебную силу, потому что нередко нити заговоров вели в какой-нибудь монастырь. Отсюда выходили подметные письма, священники были замешаны в стрелецких бунтах. Их тоже казнили. Сфера деятельности Петра I была государственная, а все остальное он рассматривал, как средство. На религию он смотрел как на необходимое условие могущества и благоденствия государства, основу народной нравственности. Поэтому строго наказывал оскорбление святыни; за небытие ежегодно на исповеди и за непричащение налагались штрафы и такие люди не принимались ни на какие государственные должности. К содержанию веры Петр был довольно равнодушен. Всем вероисповеданиям была объявлена полная свобода, окончилось гонение на непринявших реформы патриарха Никона. Петр испытывал неприязнь к Римскому папе, особенно к ордену иезуитов. В факте Церкви Петр усматривал несколько различных явлений, не связанных между собою: доктрину, к которой он был довольно равнодушен; обряды, над которыми он смеялся; духовенство, как особый класс государственных чиновников, которому государство поручило нравственное воспитание народа. При этом воззрении Петр не мог понять монашество. Прямой пользы от него не было и долго он недоумевал, какое место дать ему в государстве и не лучше ли отменить его совершенно. Но этого он не мог сделать. И потому терпел монашество нехотя, ограничив и стеснив его во всех отношениях. Вопреки основному характеру монашества, он всячески старался дать ему практическое направление, извлечь из него какую-нибудь пользу. Он охотно обратил бы все монастыри в фабрики, в училища или в лазареты.

При нем Русская Церковь превратилась в часть Российского государства, и Синод, по сути, стал государственным, а не чисто церковным учреждением. «Ведомство православного исповедания» - так прямо и именовалась в то время Великороссийская Церковь. До этого Церковь имела свое почетное место в государстве, теперь все стало по-другому, что напрямую повлияло на ее авторитет. В 19 веке Ф. Достоевский писал, что Русская Церковь находится в параличе. Во многих случаях, писал Смолич, церковные решения имели своей целью не сугубо церковные нужды, а интересы государства, императора. Петр вначале наряду с другими коллегиями учредил Духовную коллегию, но потом все-таки переименовал ее в Святейший Правительствующий Синод. При этом указал: «Доброго офицера приставить к сему учреждению, сей коллегии, дабы он наблюдал за архиереями». Влияние протестантизма было налицо. Петр, как известно, полтора года путешествовал по Европе. Вернувшись, узнав о стрелецком бунте, головы стрельцам лично рубил. Кажется, порядка полторы тысячи стрельцов было убито, причем Петр к этой бойне привлекал сановников, чтобы повязать их кровавой порукой. Это событие было отражено в известной всем картине Сурикова «Утро стрелецкой казни». Церковное управление было реформировано по протестантскому образцу. Законодательным актом был принят Духовный регламент, составленный еп. Феофаном (Прокоповичем), выходцем из Малороссии, из Киева, учившимся на Западе. Для того чтобы учиться на Западе в католических школах, надо было отречься от Православия, на что и шли наши малороссы. Потом они возвращались в Православие, но был факт отречения от веры. Между прочим, по канонам, отрекшийся от веры может быть причащен только на смертном одре, в конце своей жизни. А эти, обучающиеся на Западе, становились архиереями. В Регламенте, что характерно, практически не было ссылок на церковные каноны, а только на государственную целесообразность. В нем предусматривался штраф с тех, кто не был год на причащении. К тем, кто уклонялся от выплаты штрафа, могли быть применены телесные наказания. Если до Петра, при Иоанне Грозном и раньше, запрещалось строить инославные молитвенные здания, то Петр издал Указ, разрешающий это делать. Прот. Георгий Флоровский писал: «В системе Петровских преобразований церковная реформа - был властный и резкий опыт государственной секуляризации».

Именно с Петра начинается великий и подлинный русский раскол... Раскол не столько между правительством и народом (как думали славянофилы), сколько между властью и Церковью. Происходит некая поляризация душевного бытия России. Русская душа раздваивается и растягивается в напряжении между двумя средочтениями жизни, церковным и мирским.

Государственная власть самоутверждается в своем самодовлении, утверждает свою суверенную самодостаточность, и во имя этого своего первенства и суверенитета не только требует от Церкви повиновения и подчинения, но и стремится как бы вобрать и включить Церковь внутрь себя, ввести и включить ее в состав и в связь государственного строя и порядка.

В строительной сутолке Петровского времени некогда было одуматься и опомниться. Когда стало свободнее, душа уже была растрачена и опустошена... Нравственная восприимчивость притупилась. Религиозная потребность была заглушена и заглохла. Уже в следующем поколении начинают говорить «о повреждении нравов в России».

Формально главой Церкви в Петровское время был митр. Стефан (Яворский). По словам Смолича, он не выступал мужественно и открыто за интересы Церкви, против вмешательства в ее дела светской власти. У него не было взаимопонимания с царем, был он в какой-то внутренней замаскированной оппозиции, но активно выступить против не решался. Ему запрещали проповедовать на три года.

Феофана (Прокоповича) Петр присмотрел в Киеве вскоре после Полтавской виктории в 1709 г., когда тот произнес в Софийском соборе подобострастную речь и этим привлек внимание царя. Был он не чужд светским утехам. Даже Петр этим возмущался. Однажды он пришел в дом Феофана в разгар пира ночью. Все оцепенели, увидев царя. Феофан нашелся: взял бокал вина и пошел навстречу Петру, воскликнув: «Се жених грядет в полунощи!»

Одушевленное, бойкое слово и особенно пламенное сочувствие к современности, которого не имели другие проповедники, произвели глубокое впечатление на Петра. В 1711 г. после Прутского похода Феофан был назначен игуменом Киевского Братского монастыря и ректором Киевской духовной академии. Затем он был вызван в Петербург и в 1718 году стал епископом Псковским, несмотря на донос на него.

В эти годы проповеди Феофана особенно характерны. В Петербурге он был скорее публицистом по политическим вопросам, чем пастырем, учителем. По словам Смолича, Феофан в своих проповедях меньше всего воспринимается как проповедник, заботящийся о душах пасомых, о необходимости религии для верующих. Перед нами мирской оратор, разъясняющий и доказывающий с точки зрения права и теологических предпосылок то дело, которое проводил в жизнь реформатор Петр. Никто до него и никто после него не отдал столько сил и энергии на обоснование идеи самодержавия в таком абсолютистском западном варианте. Эту же идею он положил в основу своего сочинения «Духовный регламент», так как отношения между Церковью и государством были для него мыслимы только в смысле подчинения и служения государству со стороны Церкви. Вывод историка Верховского: "Духовная коллегия в концепции Петра и Феофана представляет собой не что иное, как церковную генеральную консисторию немецко-шведского типа, а Духовный регламент – свободное подражание протестантскому церковному порядку. Духовная коллегия есть государственное учреждение, устройство которого полностью изменило правовое положение Церкви в Российском государстве».

Историк Чистович в книге «Феофан Прокопович и его время» писал, что епископ Феофан рассуждал с точки зрения государственной пользы. На патриаршество он смотрел, как на опасного конкурента для самодержавия. Синод, якобы, будет обладать большей духовной свободой, т.к. не будет бояться гнева сильных. Синод, однако, не имел «законодательной автономии». Его распоряжения утверждал император. Отмена патриаршества, замененного по царской воле Синодом, произошла без созыва Собора русских архиереев! К каждому из них был просто направлен царский посланец с требованием подписать "Регламент" под угрозой наказания.

Как отмечает Л.Тихомиров, реакция русского епископата и народа, пораженного учреждением Синода и последующими его действиями, вызвала крутые усмирительные меры. Он пишет: «За первое десятилетие после учреждение Синода, большая часть русских епископов была в тюрьмах, была расстригаема, бита кнутом и прочее. В истории Константинопольской Церкви после турецкого завоевания мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такого бесцеремонного отношения к церковному имуществу».

«Если бы на книгах, написанных Феофаном, не было его имени, то можно было бы подумать, что автором этих книг является профессор какого-либо протестантского университета» - писал о. Георгий Флоровский. Они пропитаны духом Запада, духом реформации. Автор приводит чисто рациональные аргументы, у него рациональный подход к Церкви. Нет сакрального понятия о Церкви как о Теле Христовом.

Учился Феофан в латинских школах. Впоследствии саркастически описывал латинских монахов. Братья Ликуды и Феофилакт Лопатинский составили бумагу о неправославии Феофана. Условием посвящения во епископы для него было отречение от крайних неправославных мнений. Все реформы Петра он объяснял с церковной кафедры. Почти все, что он писал, было написано по заказу Петра. И случалось, что он, угождая произволу Петра, жертвовал тогда правдой.

В книге "Правда воли монаршей" он писал о праве монарха назначать себе наследника по выбору. Это породило смуты.

Историк Щербатов пишет, что он был льстивым и корыстолюбивым, о чем свидетельствуют его просительные письма Петру. Однако он щедро раздавал деньги молодым людям, учащимся за границей. Был связан с Тайной Канцелярией. Следствием его интриганства было устранение конкурентов, например, Новгородского архиепископа Феодосия (Яновского). Его принцип: губить врагов, пока они не погубили его. Был в хороших отношениях с Бироном. Участвовал во многих политических процессах - плавал, как рыба в воде. При его петербургском доме была личная флотилия. Поддерживал госпитали, раздавал милостыню, помогал бедным студентам, прощал долги. Был прекрасно образован, гениально остроумен, имел огромную библиотеку. Школа, им основанная, была лучшей. Составил правила поведения учеников. Письма учеников проверялись. Угощал иностранцев и то, что они выбалтывали, будучи пьяными, сообщал Петру.

Чистович: «Какой это был находчивый и изворотливый ум, какая железная воля, какая настойчивость в достижении цели!»

Феофан Прокопович, будучи фактически главой нашей Церкви в течение ряда лет первой трети 18-го века, до самой смерти пребывал во всяких интригах. Чистович писал: «Феофан бросился со всей своей энергией в водоворот интриг и крутился в нем до самой своей смерти. Скольких людей он совершенно напрасно погубил, замучил безжалостно, предавал медленному огню пыток, отправлял в ссылку!»

Умер Феофан в возрасте 55 лет.

Со времени создания Духовного регламента Русская Церковь стала являться составной частью государственного строя, Синод - государственным учреждением. Высшее русское духовенство беспрекословно подписало «документ капитуляции» Церкви перед государством. В послании к Константинопольскому патриарху не говорится ни слова о включении Синода в коллегиальную систему государственного управления, о подчинении Церкви воле монарха и о контроле над Церковью. Все это привело к тому, что Церковь становится частью государственного аппарата, теряет свою автономность, свою свободу. Практически все духовенство, все епископы письменно выразили согласие с этим Регламентом. Восточные Патриархи признали Синод братом во Христе. Патриаршество было упразднено, что противоречит Первому апостольскому правилу, которое предписывает, чтобы в каждом народе все епископы знали первого епископа и без его воли ничего не творили, равно как и первый епископ ничего бы не творил без воли остальных епископов. Восточные Патриархи не стали возражать против этих сомнительных реформ. Готовность патриархов Александрийского и Антиохийского пойти на уступку по отношению к действиям Петра, которые не соответствуют каноническим правилам, объясняется не только некоторым искажением положения вещей, имевшим место в отправленной им грамоте, но также зависимым положением патриархов, находящихся под турецким владычеством, от русского царя в отношении их субсидирования из России.

В статье «Трагедия Петра - трагедия России» («Литературная Россия» №21 от 26 мая 1989г., с. 19) прочитал: «Россию Петр, вероятно, любил, но русских не любил и с его царствования понятие о человеке как об индивидууме, а не как о пешке на государственной доске исчезает. Петр менее образовывал своих подчиненных, чем дрессировал их. Он сломал духовный хребет России, принизив Церковь».

Время правления Петра было переломным – впервые на Государевом престоле оказался царь (затем император), воспитанный в отличие от своих предшественников не в патриархальных условиях царского двора, а на улицах Немецкой слободы среди сверстников немцев. Его увлекли европейские игрушки, которых не было на Руси. На формирование Петра отразились воспоминания о расправе с его родственниками, когда ему пришлось спасаться в кладовых и за престолом Успенского собора. Тяжелое чувство оставила у него история конфликта царя Алексея Михайловича и патриарха Никона. Петр выставил Патриарха Андриана, пришедшего ходатайствовать за осужденных стрельцов. С тех пор он не допускал его к себе и ждал его смерти. У него уже была готова новая схема церковного управления. В правление Петра ко всему самобытному народному было высокомерное презрительное отношение. Из книги Кириллова «Правда старой веры»: «Направление жизни, возобладавшее после Никона и Петра, характеризуется уклоном к земной жизни, к посюстороннему, земному бытию, к здешнему граду, со всеми его пороками, злом и насилием. Религиозные чувства сейчас же изменились и древняя икона, изображавшая в проекции новое, грядущее, просветленное человечество была заменена итальянской живописью, продуктом эпохи ренессанса, возрождением языческой культуры».

И еще: «В деятельности Петра необходимо строго отличать две стороны: его деятельность государственная, все его военные, флотские, административные, промышленные насаждения и его деятельность реформаторская в тесном смысле слова, т.е. те изменения в быте, нравах, обычаях и понятиях, которые он старался произвести в русском народе. Первая деятельность заслуживает вечной признательности, благоговейной памяти и благодарности потомства… Но деятельностью второго рода, он принес величайший вред будущности России. Иностранная форма жизни была поставлена на первое, почетное место. И тем самым на все русское была наложена печать низкого и подлого. Петр, уйдя с головой в заморскую ученость, увлекся техникой и из-за нее проглядел свою основную, главную задачу – понять свой народ и править им сообразно его верованиям и понятиям. Русский народ не восстал бы против западной учености, если бы она заняла бы приличное ей место. Начиная с Петра, наша историческая жизнь онемечилась, ее связи с народом порвались, и неметчина проникла не в одну область политической власти, но и в область религиозной жизни».

Реформы Петра привели к европеизации и секуляризации жизнь народа и особенно верхов. До Петра Церковь не была в жестком подчинении государству. В отношениях между Церковью и государством была определенная гармония, несмотря на отдельные эксцессы. Церковь занимала почетное место в государстве. Ее положение было несравнимо с положением других государственных учреждений. Допетровская народная монархия, по определению И. Солоневича, сменяется абсолютистской формой самодержавия. Уже в воинском уставе (1716 г.) говорилось, что воля монарха – единственный источник права во всех областях. Подчеркивалось следующее: «Его Величество никому не должен давать отчет. Он действует по собственной воле, по собственному усмотрению». Самодержавие подчинило себе Церковь, Церковь стала государственной. Апологетом этой новой формы управления, как я уже говорил, стал епископ Феофан (Прокопович). В «Розыске Историческом» он пытался доказать, что христианский государь обладает духовной властью, что он является «епископом народа». В «Правде воле монаршей» (1722 г.) он говорит о праве государя назначать любого наследника, о том что «государь может приказать и то, что не нравится народу, но полезно и не против Воли Божьей, т.к. народ предоставил ему власть». Характерно, что везде говорится не «православный царь», а «христианский Государь», т.е. не подчеркивалась его принадлежность к Православной Церкви. Историк Смолич в своей Истории Русской Церкви отмечал: «В течение всего Синодального периода т.н. «церковная реформа» Петра подвергалась непрерывно тайной или открытой критике, как со стороны церковной иерархии, духовенства, так и со стороны ученого мира, публицистики и вообще русского общества. В сущности, государственная власть была единственной инстанцией, которая оценивала петровскую эпоху как вполне положительную». «Именно Петр I выдвинул на первый план понятие о государстве и идею государственной службы. Церковь, служившая до сих пор Царствию Небесному, должна была по желанию Петра служить теперь также и царству земному. Ранее целью русского человека было спасение, избавление души от греха. Все земное считалось преходящим, относительным, бренным и в лучшем случае переходной ступенью к жизни на небесах. Петр, находившийся под влиянием Запада, придавал земному существенное значение, неизвестное до того времени на Руси. Церковь должна была строить это земное, воспитывая хороших поданных царя». «Петр решил полностью подчинить новое коллегиальное церковное управление государственной власти». «Петр не был атеистом, напротив, он был, несомненно, верующим человеком, однако, его религиозность не носила церковный характер, свойственный благочестию русского человека Московской Руси». «Благодаря встречам с иностранцами из немецкого населения под Москвой, его религиозность приобрела определенный оттенок протестантизма. Именно поэтому он не придерживался так строго обрядовой стороны религии Московской Руси». «Петр принципиально признавал необходимость религии для нравственного воспитания человека. Главное – вера, а не атеизм, так как это вредно для государства. А какому богу служить – безразлично». После смерти Петра предпринимались попытки как-то сгладить эти крайности – принадлежность государя к Православию стала подчеркиваться, а так же то, что он испрашивает благословение на царствование. При Петре оставался в силе запрет инославной пропаганды. Он не сочувствовал планам объединения с Римско-католической церковью. В 1717 г. состоялся диспут Петра с католиками в Сорбонне. Сорбонские отцы предложили ему быть примирителем двух Церквей. Петр на это ответил, что это дело не принадлежит до его звания и что русское епископство против филиокве и главенства Римского папы.

В 1702 году был издан указ Петра, в котором христианам неправославного исповедания разрешалось строить церкви и исполнять религиозные обряды.

Приведу еще цитаты из других источников. Помню, как я судорожно выписывал все это из книг на переменах во время учебы в духовных школах.

Из книги Ю. Самарина «Стефан Яворский и Феофан Прокопович»: «Петр не понимал, что означает Церковь. Он просто не видел ее, т.к. ведь ее сфера находится выше, чем сфера практических действий. Поэтому он и действовал так, как словно ее и не было. Он отрицал ее не из-за непонимания, но из-за незнания». Более всего Петра волновала опасность двоевластия, угрозу которого он усматривал в Патриаршестве. В результате Петровских реформ Церковь превратилась в часть государства. Из творений святых отцов вообще ничего не было издано. Вторая цитата, характеризующая синодальный строй вообще, принадлежит архиепископу Савве (Тихомирову) из книги «Хроника моей жизни» (80-е годы 19 века): «В нашей обязанности является только ездить два раза в неделю по полтора-два часа в Синод для того чтобы прослушать и обсудить то, о чем нам доложили и затем подписывать дома подготовленные уже протоколы разных дел - вот и вся наша работа». Отмена патриаршества оправдывалась тем, что оно якобы является продуктом католического влияния, уподоблением папству. Для отмены патриаршества не приводилось доказательств, заимствованных из существа самой Церкви.

«Со времени Петра I РПЦ обращена в одно из правительственных или казенных ведомств, и живое отношение пастырей к пасомым искажено канцеляршиной, заковано в бюрократические формы» (Аксаков).

Во многих случаях церковное законодательство складывалось не с точки зрения церковных нужд и интересов, но под влиянием воззрения на общие государственные интересы лично самого монарха, или его уполномоченного в Святейшем Синоде, обер-прокурора.

Петр менее интересовался недостатками, имевшими место в церковной жизни, чем опасностью двоевластия, каковая, по его мнению, таилась в недрах патриаршества. В важных случаях Синоду велено было ничего не решать, не доложив монарху. Его распоряжения утверждал император.

Разные оценки на личность Петра и его правление приходилось встречать.

Петр Первый - царь, который даром хлеб не ел, пуще всякого мужика работал. После Петра I немцы забились, подобно однодневной мошке, во все сферы русского государственного тела.

Петр I радел о народе – до крайности напрягал его труд, тратил людские средства и жизни безрасчетно. Без всякой бережливости. Петр был честным и искренним человеком, строгим и взыскательным к себе, справедливым и доброжелательным к другим; но по направлению своей деятельности он больше привык обращаться с вещами, с рабочими орудиями, умел пользоваться ими, быстро угадывал, кто на что годен, но не умел и не любил входить в их положение, беречь их силы, не отличался нравственной отзывчивостью отца.

Царь – мастеровой.

Щербатов: следствиями петровских реформ была крайняя порча нравов.

Карамзин критиковал Петра за радикальную ломку, порывистое подавление народного духа.

Вводил все насильственно, даже общественную деятельность вызывал принуждением.

Хомяков еще более резко критикует: следствием петровских реформ был раскол русского народа. Появляется интеллигенция – европейская колония, брошенная в страну дикарей.

Историк Соловьев: несравненный подвиг, всестороннее преобразование, выход на международную арену.

Ломоносов и Державин превозносят Петра.

Таким образом, одни говорят о великой заслуге Петра перед Россией, а другие о великом несчастье от его насильственных реформ. Реформа была делом безпримерно насильственным. Петр часто изображался слепым беззаветным западником, который любил все западное и хотел ассимиляции России с Западной Европой. Часть исследователей это оспаривают, утверждая, что, наоборот, у него было трезвое недоверие. Западную цивилизацию он рассматривал как средство, а не цель. Спешка была вызвана войной, которая нервозно, лихорадочно, болезненно ускоряла ход реформ. Резкие наказания противников. Во имя старины было 4 мятежа и 3 заговора. Следствием этого было враждебное отношение Петра к отеческой старине, к народному быту, тенденциозное гонение некоторых его особенностей. Носителей бороды рассматривали как государственных бунтовщиков. У городских ворот были расставлены наблюдатели, которые штрафовали бородачей и носителей национальных костюмов, платьев, которые тут же резали. Купцам за торговлю русским платьем грозили кнут, конфискация, каторга. От этого много помех реформам. Петр шел против ветра. И собственным ускорением движения усиливал встречное сопротивление.

Апологеты Петра говорили, что он боролся с косностью, стремился к общему благу, а не династическому. Свою деятельность рассматривал, как служение народу. Не останавливался ни перед чьим правом, ни перед какой народной жертвой.

Им возражали: В Петре не было духа великорусского благочестия, он не дорожил формами этого благочестия, хотя был человеком глубокой веры.

Не блеск богослужения, а крепости, пушки и т.п. занимали его. Это был суровый делец, с какой-то болезненною ненавистью к религиозной исключительности. Пел на клиросе, читал Апостол, но все же нельзя сказать, что он отличался особым благочестием.

В Богемии удалялся для уединенной молитвы на гору. Много святых икон перевез в Петербург, поминал казненных стрельцов в Смоленске.

Но с другой стороны - "Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор"

Петр говорил: «Европа нам на несколько десятков лет только нужна, а после этого мы можем обернуться к ней задом».

В его указах чувствуется оглядка на иностранцев.

Запрет ходить с иконами по домам. Гонения на колокола.

Запрет строить новые часовни, а старые упразднить.

Запрет ставить свечи перед иконами на внешних сторонах церквей.

Незадолго до смерти издал указ о передаче Чудова и Новодевичьего монастырей для больных и старых, других - для школ и воспитания сирот.

Алексей Толстой в рассказе «День Петра» писал: «Кому он был нужен, для какой муки еще новой надо было обливаться потом и кровью и гибнуть тысячами, - народ не знал. Но от податей, оброков, дорожных и войсковых повинностей стоном стонала земля». В этом же рассказе читаем: «Неосторожных, заковав руки и ноги в железо, везли в Тайную Канцелярию или в Преображенский Приказ, и счастье было, кому просто рубили голову: иных терзали зубьями, или протыкали колом железным насквозь, или коптили живым. Страшные казни грозили всякому, кто хоть тайно, кто наедине или во хмелю задумался бы: к добру ли ведет нас царь, и не напрасны ли все эти муки, не приведут ли они к мукам злейшим на многие сотни лет?

Но думать, даже чувствовать что-либо, кроме покорности, было воспрещено. Так царь Петр, сидя на пустошах и болотах, одной своей страшной волей укреплял государство, перестраивал землю. Епископ или боярин, тяглый человек, школяр или родства непомнящий бродяга слова не мог сказать против этой воли: услышит чье-нибудь вострое ухо, добежит до приказной избы и крикнет за собой: "Слово и дело". Повсюду сновали комиссары, фискалы, доносчики; летели с грохотом по дорогам телеги с колодниками; робостью и ужасом охвачено было все государство.

Пустели города и села; разбегался народ на Дон, на Волгу, в Брянские, Муромские, Пермские леса. Кого перехватывали драгуны, кого воры забивали дубинами на дорогах, кого решали волки, драли медведи. Порастали бурьяном поля, грабили воеводы и комиссары.

Что была Россия ему, царю, хозяину, загоревшемуся досадой и ревностью: как это - двор его и скот, батраки и все хозяйство хуже, глупее соседского? С перекошенным от гнева и нетерпения лицом прискакал хозяин из Голландии в Москву, в старый, ленивый, православный город, с колокольным тихим звоном, с повалившимися заборами, с калинами и девками у ворот, с китайскими, индийскими и персидскими купцами у кремлевских стен, с коровами и драными попами на площадях, с премудрыми боярами, со стрельцовой вольницей.

Налетел с досадой – ишь, угодье, какое досталось в удел, не то что у куфюрста брандербургского, у голландского штатгальтера. Сейчас же, в тот же день, все перевернуть, перекроить, остричь бороды, надеть всем голландский кафтан, поумнеть, думать начать по-иному.

И при малом сопротивлении - лишь заикнулись только, что, мол, не голландские мы, а русские, избыли, мол, и хазарское иго, и половецкое, и татарское, не раз кровью и боками своими восстанавливали Русскую землю, не можем голландцами быть, смилуйся, - куда тут! Разъярилась царская душа на такую непробудность, и полетели стрелецкие головы.

Днем и ночью при свете горящего смолья, на брошенных в грязь бревнах, рубили головы. Сам светлейший, тогда еще Алексашка, лихо, не кладя наземь человека, с налету саблей смахивал голову, хвалился. Пили много в те дни крепкой водки, дочерна настоянной на султанском перце. Сам царь, слез с коня у Лубянских ворот, отмахнул палача, за волосы пригнул к бревну голову стрелецкого сотника и с такой силой ударил его по шее, что топор, зазвенев, до половины ушел в дерево. Выругался царь матерно, вскочил на коня, поскакал в Кремль.

Спать не могли в те ночи. Пили, курили голландские трубки.

И пусть топор прорубал окно в самых костях и мясе народном, пусть гибли в великом сквозняке смирные мужики, не знавшие даже - зачем и кому нужна их жизнь; пусть треснула сверху донизу вся непробудность, - окно все же было прорублено, и свежий ветер ворвался в ветхие терема, согнал с теплых печурок заспанных обывателей, и закопошились, поползли к раздвинутым границам русские люди - делать общее, государственное дело».

Игумен Кирилл (Сахаров)