Реквием последним христианским монархам Европы

и их верноподданным

 

Беседа о Первой мировой войне с историком и писателем Борисом Галениным

 

В преддверии столетия революции 1917 года и окончания Первой мировой войны продолжаем осмысление этих событий.

Об этом мы беседуем с членом Общества изучения истории отечественных спецслужб, писателем-историком Борисом Галениным.

 

– Борис Глебович! До сих пор не прекращается пропаганда, направленная против православной цивилизации, воплощением которой на земле была до февраля 1917 года Российская Империя. При этом мало кто представляет, что же дало России служение царей и императоров, начиная с первого венчанного царя Ивана Васильевича Грозного. И как это можно представить наглядно?

‒ Да. С сожалением приходится признать, что внедряемая СМИ, нынешним образованием и всей окружающей нас действительностью, ненависть к православной цивилизации, и Российская Империя, как ее последнему воплощению, продолжает отравлять ум и сердца многих наших сограждан. Не пытаясь переубедить кого-либо, позволю привести несколько фактов и цифр об Императорской России. Остановимся на аспекте геополитическом. Россия даже в наши дни является самым большим по площади государством земного шара, но до 1917 года, она была больше нынешней почти в полтора раза, больше даже чем Советский Союз перед своим крушением.

Думаю, всем интересно будет узнать «скорость» расширения территории нашей родины начиная, скажем, с 1547 года, ‒ года венчания Царя Ивана на царство. Скорость эта такова.

С 1547 года и до 1917 территория России увеличивалась в среднем на 146 кв. км в сутки, или на 53 000 кв. км. в год. И так все 370 лет. Понятно, что график этого роста в реале имел разную крутизну. Но средние приведенные цифры неотменимы.

Недавно мы, русские люди, пережили радостные дни ‒ дни возвращения России Крыма. Так вот, для наглядности. Площадь Крыма составляет 27 000 кв. км. следовательно, пока Россией правили ее цари и императоры, средний ежегодный прирост территории составлял «два Крыма».

Цифры впечатляют. И говорят эти цифры в частности о том, что воевали наши предки исключительно успешно. Иначе ни о каком росте территорий и речи бы не шло. Также успешно, вопреки созданному лживому мнению, воевали наши предки и в Первую мировую войну.

 

– Борис Глебович, скажите, эти территории завоевывались русскими, или малые народы сами шли под руку Белого Царя?

– Сразу уточню по поводу «русскими». Так, например, первый отряд Ермака состоял из 500 казаков и 300 иных ратных людей. Были среди этих ратных людей великороссы, ‒ в основном устюжане из Устюга Великого, ‒ а также татары, литовцы и даже добровольцы из числа немецких военнопленных Ливонской кампании. Это – обычный русский отряд «охочих» людей. Так что русский – это имя прилагательное к хорошим людям, желательно православным. И далеко не только к славянам относится.

История России знает массу примеров, когда люди, не русские по крови, были русскими по духу больше, чем сами русские. Вспомним хоть плеяду Царей, начиная от Павла. Из шести ‒ трое были убиты на боевом посту, да и в “естественной” смерти остальных ‒ много неясностей. И редко кто переживал 50-летний рубеж. Как заметил Иван Солоневич, смерть в команде Русских Царей на ее службе России была выше, чем среди солдат передовой линии в Великой войне.

Во время знаменитого совета Суворова в Альпах на вопрос: прорываться или сдаваться, все присутствующие генералы от Вилима Христофоровича фон Дерфельдена начиная, единодушно ответили: «Прорвемся. Мы Русские, с нами Бог!», а из всех этих генералов русским в анкетном смысле был разве сам Суворов.

Россия даже в наши дни является самым большим по площади государством земного шара, но до 1917 года, она была больше нынешней почти в полтора раза, больше даже чем Советский Союз перед своим крушением. И в подавляющем большинстве случаев наше распространение, особенно на Восток, было практически мирным. Под руку Белого Царя шли охотно, не всегда удавалось принять всех желающих. Например, в конце XIX века к нам усиленно просился Тибет, Россию там считали Северной Шамбалой. Но сложное противостояние с нашим вечным врагом Британской Империей, равно как и ошибки нашей, в верхах своих, скажем мягко, «европоориентированной» дипломатии, не позволило пойти навстречу «трудящимся Востока».

Впрочем, в случае победы в Мировой войне возможны были варианты. Особенно учитывая наш сверхсекретный договор о союзе с Японской империей конца 1916 года. Суть которого – Азия для азиатов. Русских таковыми японцы были готовы признать. Остальное – понятно, вытеснение «просвещенных мореплавателей» совместными усилиями откуда можно. А можно было...

К сожалению, сама Мировая война была «сконструирована» силами, враждебными России и иным христианским монархиям, в такой конфигурации, что победу в ней именно Царской России одержать было практически невозможно.

Военная победа, скажем, уже к концу 1916 года просматривалась невооруженным глазом, а через пару месяцев все закончилось крушением Российской Империи и раздроблением России, в финальной фазе которого мы ныне обретаемся.

 

‒ Вы считаете, что Мировая война была «сконструирована» некими силами? Ведь общим взглядом является, что она явилась результатом империалистических, или если без излишней идеологизации, то межгосударственных противоречий между крупнейшими державами тогдашнего мира?

‒ Да, и эта война была не только сконструирована, но и запрограммирована именно в такой конфигурации за много лет до ее начала.

Была, если так можно выразиться Первой мировой запрограммированной войной.

А противоречия, конечно, были, куда же без них. Противоречия эти и в самой дружной семье бывают, но по счастью, к смертоубийству не ведут.

 

‒ И за сколько лет по-вашему была запрограммирована Мировая война?

‒ Это как смотреть на вопрос. В некотором смысле Мировая война стала двухтысячелетним итогом противостояния христианской цивилизации и всех антихристианских сил. Если же говорить о конкретной подготовке, то можно достаточно обоснованно говорить примерно о тридцатилетнем периоде.

Вообще, чтобы стал понятнее «расклад» мировых сил перед Первой мировой войной, а также метафизическое, метаисторическое или, скорее, сакральное значение этой войны, предлагаю на минуту отвлечься от обсуждения конкретики ее предъистории и протекания, а попытаться, в доступном нам приближении осознать, с православной точки зрения, смысл мировой истории в целом. Вернее, даже не в целом, ‒ в целом как раз смысл этот очевиден – отбор необходимого числа кандидатов в Царство Небесное, Небесный Иерусалим, описанный в 21 главе Откровения Иоанна, после чего земная история закрывается.

В данном случае нас интересует роль в этом замысле «Римского Проекта» ‒ римской Империи, во власть которой по факту своего рождения, как свидетельствует евангелист Лука, записался при своем воплощении Господь. И с момента Его воплощения в Вифлееме божественная благодать через Христа перешла на Рим, превратив его в мистический образ неразрушимого христианского Царства.

Именно на нерушимость Священного Римского Царства указывал старец Филофей, когда писал свое письмо о Третьем Риме, как последнем вечном царстве: «Инако же Ромейское Царьство неразрушимо, яко Господь в Римскую власть написася». Рождество Христово придало сакральный смысл бытию сформировавшейся к тому же времени Империи.

Под этим ракурсом рассмотрения, смысл земной истории до Воплощения Бога Слова в Иисуса Христа представляется следующим.

Во-первых, это творение человеческой общности, в среде которой могла родиться Пресвятая Дева Мария, и образоваться первичный круг людей, способных:

а) воспринять земную проповедь Христа,

б) благовествовать Его учение в ойкумене после Воскресения и Троицы.

Иными словами, создание своего рода Священства с большой буквы. [Заметим в скобках, что очевидно и несомненно, существовало два Израиля еще до Христа ‒ Израиль пророков и святых царей ‒ помазанников Божиих, и Израиль фарисеев, саддукеев и космополитических денежных мешков].

Во-вторых, ‒ создание государственности, охватывающей тогдашнюю ойкумену-вселенную (в ее содержательном смысле), и свободную от сатанинских культов, в которой:

а) мог достаточно безопасно (в земном смысле) воплотиться, родиться Сын Божий;

б) могла, также в относительной безопасности осуществиться первоначальная проповедь апостолов до краев тогдашней ойкумены.

То есть, создание Царства, в котором могло реализовать себя созданное Священство. Таким Царством, в подданство которого записался при своем Воплощении Господь, и стала Римская Империя. В ней и произошла начальная встреча Священства и Царства.

Позитивным же смыслом земной истории после Воплощения, Воскресения и Вознесения Христа и Сошествия Святаго Духа на апостолов видится противостояние Вечного Рима, Священной Римской Империи, в трех ее временных и пространственных ипостасях мировому злу, предтечам будущего антихриста.

Но для победы в этом противостоянии Вечному Риму необходимо было всякий век и год его бытия отчетливо представить и осознать, где находится сегодня и сейчас «сердце» этого мирового зла, его сосредоточие. Кто, на сегодняшний день является главным субъектом, проводящим волю «князя мира сего», разрушающим Божий мир, чтобы из обломков его воздвигнуть свое всемирное царство. И где этот субъект дислоцирован.

Как справедливо замечено, адских сил – легион. Но где-то ведь должна быть и штаб-квартира, столица земного Ада. Причем, как существует трансляция во времени и пространстве Римской Империи, так существует и пространственно-временная трансляция этой штаб-квартиры сил зла.

Первый Рим стал Царством, в котором смог воплотиться Сын Божий, потому, что смог верно и своевременно определить тогдашнюю «столицу Земного Ада» ‒ Карфаген, и стереть ее с лица Земли. Карфаген, владыка Запада, претендовавший на гегемонию в Средиземноморье, тогдашней ойкумене, воплощал в себе, говоря просто и без прикрас, сатанизм в язычестве. Богов Карфагена Честертон назвал бесами.

Боги-бесы Карфагена требовали человеческих, желательно детских, жертвоприношений, и поощряли самые разнузданные разврат и беззаконие, разносимые на черных Карфагенских судах по всему Средиземноморью.

За то, что Рим уничтожил Карфаген, – в буквальном смысле слова, стерев его с лица земли, то есть выполнил по сути волю Божию уничтожить Ханаан с его сатанинскими культами, что не смог или не захотел исполнить «избранный народ израильский», Риму и дано было создать тысячелетнюю империю, которая транслируясь в различные государственные и этнические формы, просуществовала почти до нашего времени. Во всяком случае до Первой мировой войны, почти до ее конца.

На 1914 год Roma Aeterna представлял Третий Рим, Российская Империя. Но некоторые черты римской доблести и идеализма сохраняли еще и западные наследники Римской империи, католическая Австрийская и преимущественно протестантская Германская империи. В совокупности эти империи обнимали большую часть наличного христианского мира, и никто из их «цезарей» не отрекался от имени защитника христианства.

Современный же им Карфаген олицетворялся, как впрочем и сейчас, так называемой атлантической цивилизацией Англии и Соединенных Штатов, в которые в 1913 году переехала из Банка Англии «печатная машинка» для денег. Там она была материализована в ФРС. Но для успешного функционирования этого механизма следовало уничтожить все оставшиеся неформально христианские европейские монархии. Прежде всего Российскую, а за ней уже и остальные.

К несчастью, ослабленный духовно поголовным безверием своего «образованного общества», Третий Рим к 1914 году, не смог подобно Первому Риму, верно определить штаб-квартиру земного Ада, вычислить столицу его. В результате Восточная и Западная части бывшей Римской империи столкнулись в смертельной схватке за интересы всемирного Карфагена, и уничтожили друг друга.

В Первой мировой войне России, несмотря на все ее военные успехи, о которых отдельный разговор, выпала «роль поставщика пушечного мяса для современного Карфагена», как, увы, верно отметил большевистский историк Михаил Павлόвич (Вельтман), в предисловии 1923 года к запискам французского посла Мориса Палеолога[1].

До сих пор ранят русскую душу строки:

 

Ты ушла в Мазурские болота,

Защищая Франции престиж,

Русская Гвардейская пехота,

Понаслышке знавшая Париж...

 

Та же роль «поставщика пушечного мяса для современного Карфагена» выпала и Германии. Генерал Эрих Людендорф с горечью сказал после войны князю Николаю Жевахову, что «германским мечом был расчищен путь силам, закабалившим Россию. Это могло случиться лишь благодаря тому, что большинству из нас тогда еще были неведомы скрытые пружины, толкавшие нас»[2].

А ведь более, чем за полвека до начала Мировой войны, очень информированный генерал Леонтий Васильевич Дубельт записал в Дневнике, что именно Англия является первопричиной всех кровопролитий, и не только в Европе, томящейся «в сетях карфагенской политики народа, который в одно и тоже время продает цепи тиранам и кинжалы рабам»^[3].

Тогда же во время Крымской войны, Святитель Игнатий Брянчанинов писал своему другу, лучшему полководцу России тех лет, генералу Николаю Николаевичу Муравьеву-Карскому: «Цепи, готовимые Англо-Французами для Германии, сделались для нее очевидными. Германия должна желать торжества России и содействовать ему: торжество России есть вместе торжество и Германии.

Так это ясно, что мы не удивимся, если на будущую весну увидим Германию вместе с Россиею идущею на Париж, расторгающею злокачественный союз; и потом всю Европу, устремленную для обуздания Англичан – этих бесчеловечных и злохитрых Карфагенян …»^[4].

По сути то же говорил в своих книгах-предвидениях 1912 года генерал-разведчик Алексей Вандам и один из последних истинно русских государственных деятелей Петр Дурново в своей знаменитой «Записке».

Справедливость требует сказать, что был еще один человек, ясно видевший, что что война с Германией – это огромное бедствие для России, которое будет иметь трагические последствия. Человек этот ‒ Царский друг Григорий Ефимович Распутин, приложивший большие усилия, чтобы Россия не вступила в очередную войну в «защиту славян» еще в 1912 году.

Свою антивоенную настроенность Распутин высказывал неоднократно. Некоторые из этих свидетельств получили достаточно широкий резонанс.

«Германия – страна царская. Россия – тоже… Драться им с друг дружкой – революцию накликать», – считал он.

Государыня писала Императору 01.11.1915: “Наш Друг [Распутин] был всегда против войны и говорил, что Балканы не стоят того, чтобы весь мир и из-за них воевал, и что Сербия окажется такой же неблагодарной, как и Болгария”»[5].

Сохранилось уникальное свидетельство Тобольского гражданского губернатора (18.11.1915–1917) Николая Александровича Ордовского-Танаевского о взглядах Григория Ефимовича на роль в Мировой войне Англии и «союзников» Российской Империи вообще.

Будучи назначенным Тобольским губернатором, Танаевский в апреле 1916 года был приглашен Государыней в Петроград на высочайшую аудиенцию по поводу прославления святителя Иоанна Тобольского (Максимовича). Посетил он в Петрограде и квартиру Григория Ефимовича, где побеседовал с его женой Прасковьей Федоровной, и дочерями.

Приведем всего одну фразу из воспоминаний губернатора. Одна из дочерей сказала следующее о своем отце:

«Ведь вот пред началом войны, лежа тяжело раненый, начал поправляться в Покровском и вдруг сорвался с постели: “Еду, еду, и не держите, телеграммами ничего не сделаешь!

Надо не воевать с соседями, а в союзе [с Австрией и Германией] воевать против англичанина и француза.

Господи, Господи, что затеяли?!

Погубят матушку Россию!”»[6]  

Не правда ли, слова «простого сибирского мужика», сказанные в июле 1914 года удивительно, почти текстуально напоминают слова утонченного аристократа и князя церкви, лучшего выпускника Михайловской Инженерной Академии за все годы ее существования, Святителя Игнатия (Брянчанинова), сказанные им генералу Николаю Николаевичу Муравьеву-Карскому в июле года 1855.

Все же видимо есть некие константы аксио и геополитики, как есть мировые константы физические, обеспечивающие возможность существования человека во Вселенной.

И пренебрегать ими не стоит.

При этом, как уже говорилось не раз, выдающиеся люди империй Востока и Запада, такие как гросс-адмирал Тирпиц, создатель Флота Открытого моря, брат Кайзера принц Генрих Прусский, эрцгерцог Франц Фердинанд, автор упомянутой Записки Петр Дурново, разведчик и геополитик генерал Алексей Вандам, и подобные им, были категорически против войны.

Зато «средние европейцы», что русские, что немецкие, «как идеал и орудие всемирного разрушения», вполне оправдали своими действиями эти пророческие слова Константина Леонтьева. «Образованщина» русская и немецкая, как и сейчас, глядела исключительно на «прогрессивный» Запад, подразумевая под ним прежде всего «англосаксонские» страны. Я даже не имею здесь ввиду откровенных агентов влияния.

Тем не менее, процесс втягивания империй в самоубийственную войну занял примерно три десятилетия. Попробуем приподнять завесу, скрывающую от нас действительную картину величайшей катастрофы прошедшего столетия, с которой, по словам поэта, начался не календарный, ‒ настоящий двадцатый век.

Следует еще раз подчеркнуть, что сами императоры Востока и Запада войны не желали, но были втянуты в войну прежде всего внутренними врагами. И то, как виртуозно это было осуществлено летом 1914 года, и не снилось авторам самых крутых детективов. Об этом ‒ книга-расследование, над которой работаю в настоящее время.

 

‒ Получается, что Первая мировая война – переломная точка всемирной истории? И каким же вырисовывается ее метаисторический или сакральный смысл о котором Вы упоминали?

‒ Возможен, и даже представляется вероятным следующий печальный для нас сакральный смысл Мировой войны. Смысл этот – «закрытие» Господом «Римского проекта». В рамках которого Верховная государственная власть, начиная с Миланского эдикта 313 года Императора Константина Великого, посильно пыталась создать оптимальные условия для своих граждан или подданных для прохождения «узкой тропы» в Царство Небесное.

С февраля 1917 года, а говоря шире, ‒ с ноября 1918 года, месяца свержения последних христианских монархов и окончания Мировой войны, ‒ можно сказать, что отныне каждый – сам за себя. По милости Божией нам сохранена Православная Церковь, и пока хотя бы нейтрально относящееся к ней государство Российское, которое трудно назвать уже русским, но представляющее собой пусть обломки, но все же Третьего Рима. И в сочетании с Православной Церковью с ее православным народом продолжающее в определенном смысле «удерживать» мировое зло.

Но надежда на возобновление «имперского проекта» Третьего Рима, к сожалению, минимальна. Вся Священная История показывает, что дважды к одним и тем же «моделям» спасения людских душ Бог не прибегает.

А значит, насколько может показать прогностический православный анализ существующего положения в мире, и особенно в его бывшей «христианской» части, для православных христиан остаются «сужающаяся воронка» возможностей спасения души, направленная своим «узким хвостом» в царство антихриста. Где спасутся уже лишь избранные души «записанные в книге жизни Агнца».

Что бы не завершать этот раздел нашего разговора на печальной ноте, отмечу очевидное.

Поскольку вся власть всегда в руках Божиих, то в том случае, если Русский народ обретет желание и силу вновь стать Православным народом, и при этом народом имперским, «римским», то во власти Господа и «переписать» будущее, возродить и продлить уже завершенную Им «Константиновскую Эру».

Тогда, преграда мировому злу ‒ Православная Империя ‒ будет восстановлена силой Божией.

А Крестоносное Знамя Святого Константина ‒ знамя победы над обнаглевшим узурпатором ‒ вновь осенит христианский мир в противоборстве темным полчищам взбунтовавшихся христопродавцев и христоубийц.

В Боге история уже завершена, но еще не начиналась.

 

‒ Не могли бы Вы кратко обрисовать основные «этапы» подготовки Первой мировой войны?

‒ Начнем с того, что еще в 1887 году один из основоположников марксизма Фридрих Энгельс в статье «Введение к брошюре Боркхейма…» с абсолютной точностью наметил сценарий, грядущей почти через тридцать лет Мировой войны, и предсказал ее результаты. Главный из этих результатов – гибель всех основных христианских монархий Европы, включая русскую и германскую:

«Для Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга, и объедать при этом всю Европу ... как никогда еще не объедали тучи саранчи...

Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, − сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, ... крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, − крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится, и кто выйдет победителем из борьбы...»^[7].

Говоря про «абсолютную невозможность предусмотреть» результат предсказанной всеевропейской бойни, классик марксизма очевидным образом скромничает. Все он уже предусмотрел: во Франции корон нет. Следовательно, из приведенных слов непреложно следует, что в ожидаемой войне победителем выйдет про-французский блок. Но − без России!

Россия же у Энгельса неявно присутствует именно во французском блоке. Поскольку в противном случае Германия вместе с Россией разделались бы с Францией как бог с черепахой. Одной бы Германии за глаза хватило. И Англия с Америкой не помогли бы. Да они в этом случае, скорее всего, и вмешиваться не стали бы. И короны в этом случае, что характерно, все целы бы остались.

Все это тем более любопытно, что до возникновения противоестественного русско-французского альянса оставалось долгих шесть лет. РЕЗОННЫЙ ВОПРОС: Не во исполнение ли предначертанной цели он и начал подготавливаться?

Написаны эти провидческие строки 15 декабря 1887 года в городе Лондоне. Примерно за 30 лет до того, как предсказанная война состоялась в точности по описанному сценарию и с детально совпадающим результатом. Словно бесы на ухо нашептали. Прямо духовидец какой-то, а не марксист!

Так же уверенно писал Энгельс 27 декабря 1894 года в письме к Виктору Адлеру, что «раз уж камни покатились, они остановятся не так скоро, ‒ в России начало конца царского всемогущества, так как самодержавие едва ли переживет эту последнюю смену монарха»^[8].

Как бы в исполнение этих слов через полтора года произошла первая непонятная катастрофа, на которые столь богато Царствование нашего Святого Государя Николая Второго, всеми «слышанная» катастрофа Ходынки. И столь же «случайная» и «спонтанная», как к примеру, пресловутое «9-е января».

 

‒ Вы хотите сказать, что Ходынка, то есть катастрофа на Коронации в мае 1896 года была также подготовлена или, как Вы говорите, «запрограммирована»?

‒ Именно так и хочу сказать. У меня подготовлено исследование на эту тему, а основные выводы содержатся в статье «Неизвестная Ходынка», напечатанная в 2013 году в трудах конференции, посвященной Великому Князю Сергию Александровичу^[9].

Это была вполне организованная и подготовленная катастрофа. Если интересно, можно, например, в Русской Народной Линии посмотреть[10]. И одним из главных, если не главным творцом этой катастрофы стал «выдающийся русский государственный деятель», столь любимый либералами, Сергей Витте. Причем корни были закопаны так тщательно, что уже почти заканчивая первый вариант Ходынки, я рассматривал Витте, на сей раз, исключительно как свидетеля.

Следует с прискорбием признать, что в определенной степени цель организаторов Ходынской катастрофы «по гашению морального и сакрального облика» русской монархии была достигнута. Коронация 1896 года оказалась «в общественном мнении» связана с именно с событиями на Ходынском поле, а для многих и заслонена ими. Чем больше проходило лет, тем более эффект этого «замещения» усиливался.

Кроме кровавого пятна на образе Русской Православной монархии, катастрофой Ходынки был внесен некоторый диссонанс в отношениях между Государем и Великим Князем Сергеем Александровичем и между сестрами Александрой и Елизаветой Федоровнами...

 

‒ Но вернемся снова к подготовке Первой мировой. Получается, что Энгельс действительно предсказал многое из случившегося. Как Вы считаете, это его философские взгляды способствовали его «пророчеству»? Собственно, Ленин в 1917 или 1918 году, после падения монархий и писал об этой работе Энгельса, что только марксист мог с такой точностью предвидеть будущее.

‒ На самом деле, основоположник марксизма был не пророком, а просто хорошо информированным человеком. Сейчас мы в этом убедимся.

Но вначале одно важное замечание. В политике, понимая под ней систему управления международными процессами, объективно наличествует важный и обычно недооцениваемый фактор.

Существует положение, или точнее, теорема современной теории систем, что системой нельзя управлять, находясь внутри ее: аппарат управления должен находиться вне системы.

Для такой системы как государство, это положение можно применить в «ослабленном» виде. Управление будет более эффективным, если сам аппарат управления находится «вне» государства, вернее сказать – «над» государством, оставаясь при этом в государстве «физически».

Первым примером такого рода управления можно считать опричнину Иоанна Васильевича Грозного, которая в кратчайшие исторические сроки помогла навести порядок на Руси.

Другими примерами внешнего аппарата управления государством дают пример национал-социалистической партии Германии, компартии Советского Союз и нынешней КПК. Эффективность и практическая неуничтожимость «изнутри» такого аппарата управления доказывается тем, что в отличие от Первой мировой войны, Германский рейх был управляем до последних минут своего существования, власть компартии в Союзе могло прекратить только предательство собственного руководства, а про Китай не приходится и говорить.

Если с этой точки зрения взглянуть на международную финансовую олигархию независимо от национального состава, или же на, как часто называют ее, Денежную державу, или Золотой интернационал, или мировой интернационал ростовщиков, или субъект глобального управления, то мы и увидим готовый «внешний» механизм управления «земным шаром». Механизм, который является внешним по отношению к этому «шару» и ко всем государствам на нем. То есть, объективно, «мировое правительство» в некотором приближении. И «правительство» это возникло отнюдь не сейчас, и даже не сто лет назад, а на много столетий ранее^[11].

Конечно, сто и более лет назад Денежная держава не обладала столь совершенными средствами коммуникации, как сегодня, равно как и нынешними механизмами зомбирования трудящихся и рантье, но средства массовой информации уже тогда были в ее владении, а обобщенные капиталы превосходили бюджет любого государства.

Первый главный вывод из сказанного следующий. При рассмотрении внешней политики Российской Империи эпохи Николая II, равно как внешней политики ведущих мировых держав того времени, следует четко понимать, что основой явной и тайной мировой политики последних десятилетий XIX века и первых десятилетий века XX, была подготовка Денежной державой, (штаб-квартира которой, напомним, до 1913 года находилась в Англии а после создания в 1913 году Федеральной Резервной Системы переместилась за океан), всеевропейской или Мировой войны, в которой должны сойтись в смертельной схватке последние европейские христианские монархии, наследницы Римской Империи^[12].

Что характерно, в этой подготовке и сама Англия, как и вся Британская империи, играли вспомогательную роль, обслуживая интересы Денежной державы, возможно в полной мере и не осознавая этого факта. Последнее следует иметь ввиду, когда в дальнейшем изложении будет упоминаться Англия, «англосаксы» и политика провоцирования Первой мировой войны.

Второй главный вывод тот, что именно этой всемирной силе с многовековым опытом управления, по крайней мере мировыми финансовыми потоками, с первых дней своего правления пришлось противостать Государю Николаю Александровичу, отнюдь не имея под рукой аппарата управления, сравнимого по эффективности с опричниной.

Существующий аппарат управления Российской Империи объективно не был приспособлен для необъявленной, но тотальной войне против православной цивилизации. Образованный слой империи, из которого этот аппарат пополнялся, находился под сильным влиянием европейской «идеологии прогресса» во многом инициированной агентами, как добровольными, так и платными Денежной державы.

А потому объективно, часто вопреки своим жизненным интересам, имперский аппарат управления играл роль «пятой колонны» нашего духовного и геополитического противника. Максимально затрудняя, а иногда откровенно срывая проведение в жизнь стратегически верных решений Государя.

Пример февраля 1917-го, или августа 1991-го, равно как киевского февраля 2014 года, показывает, что в роли «пятой колонны» в государстве иногда выступают достаточно широкие массы населения. С достаточно печальными для большинства последствиями.

 

‒ Но как же все же сложился тот «расклад» европейских держав перед Первой мировой войной, который и привел большинство из них к гибели?

‒ Вернемся теперь к «пророчеству» Энгельса. Дело в том, что Денежная держава, избравшая с 1694 года, ‒ года создания Банка Англии, ‒ своей штаб-квартирой Англию ‒ «мировой остров» тех лет в терминах геополитики, всегда болезненно относилась к усилению «континента» Евразии, прежде всего так называемой «Срединной Европы» и Сердца Земли ‒ Хартленда ‒ области условно соответствующей территории Российской Империи.

Понятно, что Германская империя, «железом и кровью» созданная Бисмарком в череде войн конца 1860-х – начала 1870-х годов, и занявшая как раз «Срединную Европу», немедленно попала под пристальное внимание «англосаксов», и сразу стала претендовать на роль «главного врага». До создания Второго рейха «главным врагом» «мирового острова» была Россия, традиционно владеющая Хартлендом. Таковым она, впрочем, и продолжала оставаться. Но сильная Германия создала «просвещенным мореплавателям» новую головную боль.

Помочь «мировому острову» устранить Россию или Германию могла только европейская война, где в смертельной схватке сошлись бы Германия и Россия.

В настоящее время уже некоторые англо-американские авторы стали признавать очевидный факт, что именно Британия, (или те силы, что за ней стояли, что в данном случае безразлично), стала творцом Мировой войны. Собственно, таковые находились еще в 1930-е годы, например, известный американский историк Сидней Фей, в своем капитальном исследовании «Происхождение Мировой войны», убедительно показал всю вздорность обвинений Германии в развязывании Мировой войны.

Но современные историки и политологи, желающие преодолеть стереотипы, навязанные в понимании Мировой войны ее настоящими виновниками, обладают значительно расширенными по отношению к 1930-м годам возможностями осмысления, случившегося сто лет назад.

Так, американский политэконом и историк итальянского происхождения Гвидо Препарата еще в 2005 году в своем исследовании о происхождении Первой и Второй мировых войн, говорит, что к 1900 году Британская империя, «напуганная ростом могущества юного германского рейха, начала разрабатывать и приводить в исполнение секретный план стратегического окружения Евразийского массива.

Главная цель этого масштабного окружения ‒ не допустить создания стратегического союза между Германией и Россией: если эти две державы сольются в “братском объятии”, то, как не без оснований полагали британские правящие круги, они обеспечат себя такими неисчерпаемыми источниками ресурсов, людей, знаний и военной мощи, что смогут угрожать самому существованию Британской империи в наступающем столетии.

Придя к этому пониманию, Британия начала кампанию, имевшую целью расчленение Евразии»[13].

К тем же выводам приходит, и английский политолог Джон Уолкер, относя при этом начало британских усилий на четверть века раньше: «Всю последнюю четверть XIX века опытнейшая английская дипломатия проводила многоходовые операции по недопущению союза Германии с Россией или Францией...

Для интуитивной антигерманской политики англичанам не хватало только теоретической базы, и она не заставила себя долго ждать. В 1897 в той же Германии (sic!) вышел труд “Политическая география” географа-историка Фридриха Ратцеля, который был [за семь лет! - БГ] творчески переработан сэром доктором Хэлфордом Маккиндером, доложен и опубликован в 1904 в виде статьи “Географическая ось истории” в журнале Королевского географического общества.

Так родилась “наука” геополитика ‒ настоящее руководство к действию англо-саксонских элит на весь ХХ, а если повезет, то и на весь ХХI век...

Коронное геополитическое блюдо кошмар сэра Маккиндера:

Германия с ее науками, техникой и культурой сливается с Россией с ее просторами, энергией и фантазией в едином Евразийском порыве, и недоступный Хартленд покрывается сетью железных дорог и промышленных предприятий, возникает непобедимая и самодостаточная Всемирная Империя, которая срочно строит гигантские боевые флоты, которые быстро-быстро топят родные британские.

Чистый ужас ‒ конец экспорту, конец морскому владычеству, конец колониям, конец Британской Империи!»[14].

Для взаимного избиения континентальных соперников Англии и была, в конце концов, создана Антанта. Никакой иной функции она изначально не несла.

То, что нашим западных «партнеров» стало ясным только сейчас, русским православным людям было очевидно и сто лет назад. Вот только мало их было, особенно в кругах, имеющих возможность влиять «на принятие решений». Особенно мало было таких людей в ближайшем окружении Императора. Но все же таковые еще встречались.

Одним из таких был основоположник, как считают сейчас, русской геополитики подполковник Генерального Штаба, а в дальнейшем генерал, Алексей Ефимович Вандам, в своих книгах давший лучший по сей день расклад русской геополитики за последнюю тысячу лет, и оправдавшийся прогноз Мировой войны, в случае, если Россия вступит в нее в союзе с Англией[15].

Изложение событий истории в работах Вандама дано в совершенно практическом ключе, но, безусловно, с православных позиций, что следует из расстановки акцентов.

Генерал Вандам видит в мире на 1913 год только две великих империи и только два великих по-настоящему народа. Это Океанская Британская империя и Сухопутная Российская империя ‒ Айленд и Хартленд геополитики. Население каждой Вандам оценивает в 160 млн. человек. Эти империи находятся на пороге решающей схватки за выживание.

И шансы при существующем раскладе – не на русской стороне.

Криптоцелью подготавливаемой англосаксами всеевропейской войны является, по мнению Вандама, взаимное уничтожение или крайнее ослабление Российской и Германской империй в интересах Англии. Кроме того, Вандам с поражающей до сих пор точностью, предсказал не только события грядущей Мировой войны и ее печальный результат для России, если та вступит в нее на стороне Англии, но и необходимо последующей за Первой − Второй мировой войны, и даже войны холодной[16].

Столь же верно оценил генерал Вандам «мировые перспективы» после Мировой войны. Слова Вандама донес до нас адмирал Владимир Константинович Пилкин. В свой Дневник за 11 мая 1920 года он занес свой разговор с генералом:

«Виделся опять с Ал<ексеем> Ефимовичем Вандамом и имел с ним долгий разговор.

‒ Англо-саксы, ‒ сказал мне почтенный Алексей Ефимович, ‒ имеют теперь ключи от всего мира. Даже Константинополь в их руках.

Теперь они могут и будут эксплуатировать весь мир.

Не думайте, что Англия и Соединенные Штаты столкнутся на чем-нибудь. Нет, они, наверное, сговорятся. Они уже теперь сговорились.

Сейчас в английской прессе ведется ожесточенная кампания против Японии. Предстоит со стороны Англии очередное предательство.

Очевидно, Япония будет предоставлена на милость С<еверо>-А<мериканским> Соединенным> Штатам и союз с ней Англии возобновлен не будет. Недаром уже теперь английский флот сосредотачивается в Сингапуре, в предвидении возможности осложнений на Дальнем Востоке.

Взамен Штаты, вероятно, ослабят свое влияние на Австралию и на Новую Зеландию. Там не все благополучно, и наследник англ<ийского> престола недаром отправлен в Новую Зеландию.

Нет, наступает эпоха безраздельного владычества над миром англо-саксов.

‒ Если это факт, ‒ сказал я, ‒ то выводы напрашиваются сами собою: необходима коалиция континентальных держав против Англии.

Необходим союз Франции, России и Германии.

‒ Я занимаюсь пока только анализом, а синтеза не делал, ‒ ответил мне Вандам[17].

‒ Вы знаете, ‒ сказал он мне, ‒ еще в 1916 году Англия пришла к заключению, что война против Германии ею выиграна.

Уже в 1916 году она знала, что Америка в 1917 году выступит. В это время у английских политических деятелей, у Ллойда Джорджа родился план начать борьбу со следующим очередным противником Англии, с Россией.

Говорят, что существует соответствующая записка по этому вопросу Ллойда Джорджа.

Совсем не для того, чтобы действительно была борьба с Германией, устроили англичане революцию в России[18].

Это был удар, направленный Англией против России.

И большевики, может быть, вовсе не германское, а английское изобретение.

‒ Но ведь они все время поддерживали, хорошо ли, худо ли, белые армии в борьбе с большевиками.

‒ Вот в том-то и дело, что нет.

Англичане никогда бы не допустили победы Колчака, Деникина, Юденича.

Они им были нужны,

Деникин ‒ чтобы защищать Кавказ с нефтяными богатствами, пока не вывезли в Англию;

Юденич нужен был, чтобы под защитой Сев<еро>-Зап<адной> армии образовалась бы и окрепла новая английская колония “Республика Эстия”;

Колчак был нужен, чтобы отвлекать силы большевиков от Деникина.

Никогда бы Англия не допустила Деникину взять Москву, Юденичу ‒ Петроград.

Вандам много еще говорил на эту тему.

‒ И посмотрите, ‒ сказал он мне, ‒ ведь у меня целый ряд книг о политике и о войне немцев и англичан.

Вот замечательная книга адмирала Тирпица, много серьезнее, чем книга Людендорфа, вот Людендорф.

Вот английские авторы, но у английских не открывается ни одна карта. Они знают, что политика и стратегия дело целых поколений, и молчат, понимая, что нельзя открывать секреты этой войны.

Немцы этого не понимают, они считают, что наступил конец мира с окончанием этой войны, и высказывают все, все свои планы, свои цели...

‒ Ну а Вы, Алексей Ефимович, когда нас подарите книгой?

‒ Месяца через два, три начну писать.

‒ Ну, давай Вам Бог. Я помню, как Вы предсказывали дело Бермонта, помню, как предсказывали союз Германии и Красной России; первое сбылось и, по-видимому, сбывается второе.

Что-то Вы, какие выводы Вы теперь сделаете?

Юденич недаром называет Вас прозорливым»[19].

Приведенный разговор состоялся в Париже. Свои последние годы генерал Вандам провел в Эстонии в Таллинне, где скончался в возрасте 66 лет в сентябре 1933 года. Там и похоронен на Александро-Невском кладбище.

И что любопытно, больше никаких текстов от генерала до нас не дошло.

Другим «провидцем» стал Петр Николаевич Дурново. Он, как и генерал Вандам, предупреждал, что поскольку сама «владычица морей» воевать на суше шибко не собиралась, а на Францию после 1871 года надежда была слабая, то роль «тарана, пробивающего брешь в толще германской обороны», по выражению Петра Николаевича Дурново, в рамках этого достаточно странного с геополитической точки зрения союза, была уготована, естественно России.

Напомню, что Петр Николаевич Дурново (1845-1915), занимавший в свое время посты директора Департамента полиции (1884-1893), министра Внутренних дел (1905-1906), а последующем член Госсовета, в феврале 1914 года представил Государю Записку, в которой абсолютно точно обозначил гибельность для России политики сближения с Англией, проводимой нашей дипломатией. Также точно предсказал гибель России в войне на стороне своего геополитического противника Англии, как и гибель последних христианских монархий Европы^[20].

Похоже, кстати, что П.Н. Дурново в своей знаменитой «Записке» опирался на военно-стратегические соображения, приведенные в трудах полковника Вандама.

Общая канва событий, приведшая именно к такому варианту исторического процесса, считается общеизвестной. Однако на первый план традиционно выдвигаются соображения материалистические: промышленное соперничество, соперничество на морях и подобные.

И эти соображения, весьма существенные и весомые, несомненно, имели место, и играли немалую роль. Но первичную роль играли, как всегда процессы не материальные, духовные. Вначале, как всегда было слово.

И сама гибельная для России политика сближения с Англией, была гибельна прежде всего потому, что Англия, как уже говорилось выше, была уже не первый век «штаб-квартирой» «мирового интернационала ростовщиков», этого всемирного Карфагена нового времени, с которым у Римской империи, ‒ в любой ее ипостаси, ‒ мира, и тем паче дружбы искренней быть не может.

 

‒ Какой год на Ваш взгляд можно, все-таки, считать с определенной достоверностью годом начала подготовки антихристианскими силами будущей мировой катастрофы?

‒ С абсолютной точностью ответить на такой вопрос, конечно, нельзя, тем более, что наверняка у прослеживаемого «процесса подготовки» Мировой войны была и предъистория.

Справедливо отмечено, что ни одна провокация не имеет успеха, без активного участия самих провоцируемых. В нашем случае имеются ввиду как объективные противоречия между Германией, Австрией и Россией, так и противоречия, возникшие в результате неудачных действий правительств этих стран, и противоречия, возбуждаемые искусственно с помощью органов массовой информации.

К объективным относятся, например, застарелые противоречия между Россией и Австрией на Балканах.

К возникшим в результате неудачных действий правительств можно, например, отнести крайне неудачный по своим последствиям отказ Германии в 1887 году разместить у себя русские ценные бумаги. В результате кредитором Российской Империи стали парижские банки, что послужило началом вначале «финансового» сближения России и Франции.

Отказ Германии возник тоже не на пустом месте. Взаимные обиды и недоразумения начались значительно раньше. Достаточно указать на весьма неудачный для дальнейших судеб Российской и Германской империй демарш либерала и франкофила канцлера Горчакова в 1875 году, когда Бисмарк хотел поставить точки над «i» в отношениях с Францией, а Россия, в лице своего канцлера, помешала[21].

Уму непостижимо, что до сих пор многие «россиянские» историки восхищаются этим дипломатическим «успехом» Горчакова, достигнутым им в противостоянии не только и не столько Бисмарку, но, ‒ главное! ‒ «собственным правящим кругам, поддерживавшим прогерманскую ориентацию императора Александра II».

В ответ – «честное маклерство» Бисмарка на Берлинском конгрессе, что навсегда вызвало обиду у боевого генерала русско-турецкой войны Александра III. Это о взаимных обидах – на вскидку. И хотя это все по большому счету пустяки, по сравнению с англо-германским и англо-русским противостояниями, роль свою они сыграли.

Сам железный канцлер Бисмарк, издавший в 1887 году указ о запрещении Германскому государственному банку принимать в залог русские государственные обязательства, вряд ли предвидел, что этот камешек ляжет в основание лавины, которая сметет с лица земли обе империи, но те, кто поставили задачу взаимоуничтожения этих империй, внимание на промах канцлера обратили.

Подтверждением этого служит и вышеупомянутая статья Энгельса, и тот факт, что с того же 1887 года, в декабре которого Энгельс написал свои «провидческие строки», в английских масонско-оккультных кругах циркулирует карта будущего облика Европы после мировой войны. (Карта № 1).

 

 

Карта № 1. Как это видели они еще в 1888 году

 

Австрийская монархия на этой карте расчленена в ряд республик.

Германская федеративная республика сохраняет менее половины территории Германской империи.

Российская империя преобразована в славянскую конфедерацию.

Все западноевропейские выходы к морям на этой карте заштрихованы, как зоны влияния Англии – в классической геополитике силы «Океана», воюющей с «Континентом».

Что же касается противоречий, возбуждаемых с помощью средств массовой информации, то надо помнить, что все эти «средства» со сколько-нибудь значимыми тиражами уже с XVIII века контролируются тем самым международным финансовым капиталом.

Поэтому организация нужного общественного мнения, в странах, предназначенных к взаимо- или самоистреблению, является, как нам хорошо известно из нашей недавней истории, делом техники. Как принято говорить сейчас, − информационной технологии.

Следующий интересный кадр. В лондонском еженедельнике «Правда», в предновогоднем выпуске 1890 года, − за 24 года до начала Мировой войны, − некий сэр Генри Лабушер, масон, член парламента и издатель означенного еженедельника, принадлежавший к тем кругам в Лондоне и, обратим внимание, в Ватикане, которыми и была составлена программа будущих войн, революций и уничтожения христианских монархий^[22], поместил карту будущей Европы, весьма напоминающей контуры этой Европы конца XX века.

 

 

Карта № 2. Результат операции “Русская пустыня”

 

Монархий нет, последние монархи в левом верхнем углу идут под конвоем согнувшись в работный дом или в тюрьму, а на месте России – огромное багровое пятно с черными буквами «Русская Пустыня».

Уже не раз упомянутый выше наш талантливый геополитик, и разведчик генерал Алексей Вандам, еще за два года до появления Записки Дурново, в своей, вышедшей в 1912 году в Петербурге книге «Наше положение», подчеркнул, что уже в конце XIX века «самыми сильными англосаксонскими умами» был разработан план завоевания англосаксонской расой господствующего положения на всем земном шаре.

Для чего необходимо уничтожение России и русского народа, как главного врага англосаксов. Должны быть решены следующие основные задачи.

Задача 1. Уничтожить торговый и военный флот России. Ослабить Россию до пределов возможного и оттеснять от Тихого океана в глубь Сибири.

Задача 2. Приступить к овладению всею полосою Южной Азии между 30 и 40 градусами северной широты и с этой базы постепенно оттеснять русский народ к северу.

Так как по обязательным для всего живущего законам природы с прекращением роста начинается упадок и медленное умирание, то и наглухо запертый в своих северных широтах русский народ не избегнет своей участи.

Выполнение первой из этих задач требует сотрудничества главных морских держав и тех «русских» политических организаций, которые заинтересованы в разложении России”^[23]. Что касается второй задачи: планировалось, что самая середина вышеуказанной полосы, заключающая в себе Тибет и Афганистан, будет занята с главной английской базы − Индии, а в отношении Китая, с одной стороны, и Персии и Турции, с другой, должны быть приняты особые меры.

Тогда же была сформулирована третья задача, о которой не упоминает в своей книге даже генерал Вандам, в силу ее особой засекреченности, но приводит игумен Серафим (Кузнецов) в своей книге 1920 года.

Игумен Серафим известен большинству тем, что сквозь неуправляемый хаос Гражданской войны, смог доставить в Иерусалим мощи Присномученицы Великой Княгини Елизаветы Федоровны. А во время вынужденной остановки в Пекине успел подготовить и издать свой уникальный труд «Православный Царь-Мученик», в котором, в частности, очень четко обрисовал истинных виновников Мировой войны.

Но помимо этого игумен Серафим был настоятелем Свято-Серафимовского скита Пермской епархии, одного из так называемых «Царских скитов», имел прямые контакты с большинством из православных патриархов Востока во время своего паломничества на Святую землю и Святую гору Афон, был одним из духовников Великой Княгини, и имел неоднократные аудиенции у Государя Императора.

Кроме того, с большим трудом добившись отправки на передовую, большую часть Великой войны отец Серафим прослужил военным священником Гвардейского Корпуса, возможно самого героического подразделения героической Русской Императорской Армии. И был во всех отношениях крайне информированным и вдобавок прозорливым человеком.

Так вот, формулировка упомянутой третьей задачи такова^[24]:

Задача 3. Уничтожение трех самых сильных монархий мира: России, Германии и Японии, ‒ путем стравливания их в войны между собой.

При этом четко объяснялось, чем каждая из этих держав опасна для достижения планов мирового сообщества:

Россия − сильна верой,

Германия − крепка государственным порядком,

Япония − несокрушима национальным духом.

Если монархическая власть в какой-либо из этих стран не сможет быть уничтожена сразу, то она должна быть приведена к состоянию фактического бессилия.

Особой опасностью признавалась возможность заключения союза между тремя этими державами или хотя бы любыми двумя из них. Об этом собственно и предупредил кого-надо английский географ и геополитик Хэлфорд Маккиндер в статье 1904 года «Географическая ось истории»: «…Скоро перед нашим взором явится мировая империя. Это может случиться, если Германия захочет присоединиться к России в качестве союзника»[25].

Заметим, кстати, что присоединяется обычно слабейший к сильному. Об этом же свидетельствуют и приведенные выше слова Дж. М. Уолкера, что суть «кошмара сэра Маккиндера» в том, что «Германия ... сливается с Россией». Отнюдь не наоборот.

В этой связи становится особенно очевидной «глупость или измена» слов нашего известного дипломата, в 1906-1910 годах министра иностранных дел Российской Империи, а затем посла в Париже, Александра Петровича Извольского, называвшего себя «отцом мировой войны», сказанных им в личном письме к Петру Аркадьевичу Столыпину:

«Вы знаете, что в течение пятилетнего моего министерства я постоянно находился под кошмаром внезапной войны.

Видоизменить конвенцию [военный союз с Францией] не было фактической возможности; ослабить ее означало или немедленную общеевропейскую войну, или полное и бесповоротное подчинение Германии...

Порабощение это должно было принять форму союза трех монархических держав ‒ Германии, Австрии и России.

Но история учит нас, что подобная комбинация на самом деле означает полное господство Германии и Австрии и полное подчинение им России.

Пойти на эту комбинацию, которую и[мператор] Вильгельм недвусмысленно предлагал нам осенью 1906 года, означало бы поставить крест над всеми историческими заветами и преданиями России, завязнуть в нескончаемой борьбе с Японией и Англией, одним словом, перестать быть Россией Петра Великого и Екатерины»^[26].

Когда и где мог увидеть Извольский в истории, какая история могла научить его, что союз трех императоров, ‒ который предлагал нам оказывается еще и 1906 году император Вильгельм, ‒ означал «полное господство Германии и Австрии и полное подчинение им России»?!

На самом деле, история настолько однозначно свидетельствует об обратном, что приведенные слова, написанные пером крупного дипломата, говорят либо о действительно фатальном его ослеплении, граничащим со слабоумием, либо, напротив, показывают, что он был вполне зряч, и сознательно толкал свою страну к хорошо видимому им обрыву.

Последний вариант кажется все-таки более убедительным, в том числе ввиду приведенных выше слов Хэлфорда Маккиндера, о том, какой наступит кошмар, «если Германия захочет присоединиться к России в качестве союзника».

Сильнейшее не присоединяется к слабейшему.

И что самое обидное, ведь оказывается, по приведенным данным того же Извольского ‒ вполне компетентного источника, как ни крути, ‒ еще в 1906 году была возможность спасти христианскую монархическую Европу, от уготованной ей «рабами и служителями мамоны» участи. Явить англосаксонским очам несокрушимую «мировую империю».

И этот шанс был вполне успешно обращен в ничто усилиями нашей дипломатии.

Идиотизм или измена, с почти 100-процентным подозрением на вторую.

В пользу предположения об измене свидетельствует и заключенная Извольским 18/31 августа 1907 года англо-русская конвенция или соглашение о так называемо разделе сфер влияний России и Англии в Персии, Афганистане и Тибете[27]. Эта конвенция, с момента подписания которой отсчитывают время вступления России в Антанту, даром сдавала все русские позиции в Тибете и Афганистане, и отрезала Россию от теплых морей отданной теперь в сферу владения англичан южной частью Персии[28].

Генерал же Вандам вообще рассматривает эту конвенцию, как прямую помощь «англосаксам» в решении ими вышеприведенной задачи 2: Приступить к овладению всею полосою Южной Азии между 30 и 40 градусами северной широты и с этой базы постепенно оттеснять русский народ к северу:

«Прежде всего, перед серединой фронта англичане со своей Индийской базы гигантским скачком устремляются к северу, включив по конвенции 18/31 августа 1907 года в сферу своего влияния Тибет, Афганистан и замыкающую выход к Индийскому океану южную половину Персии».

Учитывая, что Россия по мнению персов «потеряла лицо» в результате заключения неравноправного союза со своими исконными врагами англичанами, наше политическое влияние в Персии на порядок уменьшилось. Зато выросло англо-американское[29].

Неудивительно Извольский многими исследователями считается агентом влияния «мирового правительства», а конкретнее, известной «Группы», возглавляемой одним из главных врагов России, основоположником системы концлагерей для мирного населения, лордом Мильнером:

«... тесно связанный с “Группой” (по сути – ее высокопоставленный агент в России) Александр Извольский помог “Группе” и Эдуарду VII сорвать Бьоркское соглашение царя и кайзера – за это “Группа” поспособствует назначению его министром иностранных дел Российской Империи (1906-1910), а когда ей понадобится – перебросит во Францию в качестве российского посла (1910-1916)»[30]. Существует также точка зрения, что Извольский был «масоном, намеренно способствовавшим обострению русско-австрийских [а значит и русско-германских] отношений»[31].

Любопытно, что пришедший ему на смену глава МИД Сергей Дмитриевич Сазонов, десять лет с 1894 по 1904 год прослужил в Ватикане, первые три года под началом А.П. Извольского, выступая его верным помощником и исполнителем его предначертаний.

И если Извольского сам именовал себя «отцом Мировой войны», то к воплощению в жизнь его идей, понятных из приведенного эпистолярного отрывка, приложил руку как мы увидим ниже, и его соратник «по Ватикану».

Не зря сказал игумен Серафим (Кузнецов) о Сазонове, что «политика этого министра бросила Россию в войну и заставила ее делать дело Франции и Англии...».

В целом же в аксиологической «войне смыслов», ведущейся в процессе подготовки Мировой войны, слугам «князя мира сего», снабженным всем его «инструментарием» для успешного воздействия на протекающие на планете Земля процессы, с русской стороны противостояли «интеллигенты», утерявшие православную зоркость, разумность и рассудительность, но не готовые еще стать на откровенно сатанинские рельсы. Понятно, за кем мог быть выигрыш в этой войне.

Сказанное справедливо и по отношению к тогдашнему германскому руководству, и германской интеллигенции в целом. Об этом сетовал еще адмирал Тирпиц, отмечая, что «в Германии лишь немногие политические деятели ясно представляют себе способность англичан беспощадно уничтожать другие народы.

Лишь немногие из нас были способны вникать в душу Англии, холодное равнодушие которой к подчиненным ею народам вроде ирландцев или индийцев стало понятно для среднего немца только в 1919 году»[32].

Для «среднего русского», боюсь, это непонятно и сейчас.

Уточним только еще и еще раз, что слова англичане, Англия, да и англосаксы в целом, в выше и ниже приведенных цитатах стоит брать в кавычки, поскольку для сил, развязавших Мировую войну, ‒ то есть Денежной державы, или Золотого интернационала, ‒ не только России и Германии, но и Франции и даже Англии, в грядущей войне «отводилась роль мальчиков для битья»[33]. Выиграть от войны должны были только США, точнее финансовые владыки США и остального мира, перенесшие с 1913 года за океан свою штаб-квартиру. Но роль механизма, управлявшего непосредственным развитием событий в 1914 году, да и в предшествующие годы и десятилетия, действительно играла Англия, ее элита.

Повторим еще раз, и подъитожим.

Ось Берлин – Москва (Петербург) [и желательно – Токио] так армировала бы «Континент», сделала бы его настолько несокрушимым, что об него разбились бы все волны мирового «Океана». Не зря об этой оси мечтали германские адмирал фон Тирпиц, и генерал Хаусхофер, японский граф Гото Симпэй – «патриот Японии и друг России», и многие-многие их единомышленники. Были, как мы знаем, адепты этой оси и у нас.

Но также ясно, что политика «англосаксонских» стран и их клевретов сделала и делает все, чтобы ни в коем случае не допустить создание такой оси, а напротив, ввергнуть наши страны в самоубийственную схватку. Прежде всего, Германию – Срединную Европу (Mitteleuropa) и Россию − Сердцевину Земли (Хартленд).

Проводилась и проводится эта политика, как традиционными средствами, так и через воздействие на политику интересующих стран через агентов влияния и фигуры манипулирования. А также, и прежде всего, – через коррекцию мировоззрения населения – прежде всего элиты населения! − страны, которую следовало уничтожить, или, во всяком случае, резко ослабить.

Очевидно, что подобная коррекция мировоззрения в последние два-три века была проведена у значительной части русского образованного общества. Разумеется, соответствующая работа проводилась и с германской элитой.

Адмирал Тирпиц поражался тяготению немецкой интеллигенции к западной, т.е. англосаксонской, «утилитарно-капиталистической массовой культуре», менее способной «оплодотворить германский дух, нежели упрямый идеализм русских и Востока»^[34].

Держа в уме вышесказанное, значительно яснее становится многое непонятное и загадочное в Царствовании Николая Александровича, тот перебор «несчастливостей», не вкладывающийся ни в какую теорию вероятностей, не говоря уж про простой здравый смысл.

Становится понятным, что войны Русско-японская и Мировая, наша катастрофа 1917 года и последовавшие за ней, равно как гибель германской и австро-венгерской монархий, а также Османской империи, стали результатом отнюдь не случайного стечения тяжелых обстоятельств, а, результатом:

− серьезной и планомерной деятельности, десятилетиями и веками, весьма разных сил в России, и на Западе;

− от ленинской РСДРП, Маркса, Энгельса, английских, французских и прусских масонов, до Ватикана, английского королевского двора, американского Белого Дома, отнюдь не только революционеров, но и благонамеренных интеллектуалов, клерикалов и либералов^[35].

Действия столь разных сил, внешне разрозненных и не имеющих внешнего отношения друг к другу, по сути своей очевидным образом подчинены одному плану, имеющему столь же очевидно религиозную цель: сокрушение Христианства всемирными антихристианскими силами, направляемыми и оплачиваемыми служителями мамоны ‒ главного врага Христа. Сокрушение Христианства прежде всего в лице Православия и его земного оплота Российской Империи.

И погибла Российская Империя отнюдь не в результате военного поражения, (как не в результате военного поражения распался в 1991 году Советский Союз). Русская Императорская Армия войн проигрывать не умела.

Таким образом, подводя первоначальный итог вышесказанному, мы вынуждены констатировать, что из поставленных в конце XIX века «мировым сообществом», «мировым правительством» или фактическим руководством Денежной державы, задач 1 ‒ 3

полностью решенными на сегодняшний день можно считать задачи 3 и 2.

Осталось решить, а вернее ‒ дорешать задачу 1.

И окончательно стереть с лица земли русский народ, как субъект мировой политики.

После чего Денежная держава, ‒ этот всемирный интернационал банкиров и ростовщиков, ‒ может быть спокойной за свою гегемонию, по крайней мере, до Страшного суда.

 

‒ Борис Глебович, но ведь не на пустом месте возникли труды, в которых также документировано показано, что если и не основной, то существенной причиной Мировой войны, и, главное для нас, войны между Германией и Россией, послужило немецкое стремление к мировому господству?

‒ Я уже говорил, что даже не ангажированные англосаксонские историки пришли к выводу, что Германия является скорее жертвой, чем виновником Первой мировой войны. Вот послушайте:

«Почему-то считается, что главной причиной Первой мировой войны был неистребимый германский агрессивный дух, желание Германии отобрать британские колонии, и, вообще, наголову разгромить Пакс Британника.

Да, можно раскопать немало предвоенных хвастливых фраз об “исторической миссии Германии” и “германском военном долге”.

Однако эти “лозунги” совсем не тянут на стратегический императив новоиспеченной империи...»[36].

Желание Германии «разгромить Пакс Британника» является общим местом, понятно, в Британии, а в России таким же общим местом считается, например, желание той же Германии ухватить русского чернозема или еще что попадется под германскую пяту. И так же раскапывают предвоенные немецкие хвастливые фразы об «исторической миссии Германии» и «германском военном долге». Или что-то вроде.

«Но сама по себе эта довольно бессодержательная [германская] риторика не доказывает ничего, кроме того, что в Германии дурным влиянием пользовался архаичный национализм и что среди правящего класса царила растерянность в отношении непосредственных стратегических целей государства.

Если сравнить этот бессвязный лепет с четким анализом Маккиндера, который уже в 1904 году говорил о массированном превентивном ударе по Евразии, то немецкая напыщенная риторика меркнет и съеживается до совершенно жалких размеров: затяжной мировой конфликт никогда не мог стать идеей находившегося в международной изоляции и к тому же неопытного германского правительства.

В докладе Маккиндера практически нет никаких указаний на то. что Германия собирается напасть первой. Германское неистовство скорее было лишь криком немецкой души перед лицом страшной неопределенности.

Рейх, скорее нервничавший, нежели дерзкий, готовился к войне, объятый страхом, подбадривая себя националистическими криками, заклиная милостивую судьбу и проклиная все остальное, включая тот день и час, когда Германия поставила свое будущее на шахматную доску мировой политики.

Несомненно, если бы Германию предоставили самой себе, то она никогда первой не начала войну: в случае неудачи она теряла слишком многое.

Германию надо было принудить к войне...

К 1904 году ‒ насколько можно судить по формируемым Британией союзам ‒ она всерьез и решительно приступила к стратегическому окружению центрального региона, а видимым поводом и удобным предлогом стал феноменальный, хотя и не вполне осознанный рост могущества Германии в последние два десятилетия девятнадцатого века, данный судьбой.

С самого начала агрессором была Британия, а не Германия...

Британское ‒ а позже и американское ‒ стремление к завоеванию было безошибочно предначертано в кратком, но почти пророческом упоминании Маккиндера о нескольких клиньях, которые морские державы должны вбить в центральный регион, чтобы втянуть сухопутные армии противника в последовательность локальных конфликтов.

Чтобы локализовать каждый конфликт, следовало отделить искомый участок от прилегающих регионов и обескровить их в бесконечной череде войн, ведущихся под политическими, религиозными или этническими лозунгами»[37].

Что мы и можем наблюдать своими глазами уже сегодня.

Более того, есть совершенно несекретное, но при этом редко приводимое почти «официальное заключение» о степени виновности Германии в Мировой войне.

18 декабря 1923 года американский сенатор Роберт Оуэн доложил в Сенате результаты своего, предпринятого по поручению Сената исследования причин Мировой войны.

Для нашей темы представляют интерес следующие из выводов сенатора Оуэна.

Во-первых, Оуэн назвал «фальшивыми», «нелепыми» и «лживыми» основополагающие утверждения «антантской» пропаганды о том, что Антанта в целом, и США в частности, были вынуждены сражаться для того, чтобы

1) расстроить кайзеровские планы установления мирового господства,

2) обеспечить надежный демократический мир, и

3) отстоять американские, а говоря шире – демократические идеалы.

Во-вторых, Оуэн утверждал, что

«Ни русское, ни французское правительство в действительности не верили в то, что германское правительство намеревалось начать агрессивную войну против них, но военная подготовка Германии и надменность и высокомерие некоторых немецких шовинистов создало удобный, хотя и насквозь фальшивый повод для британской и французской [равно как российской] пропаганды обвинить германских лидеров в заговоре с целью военного покорения всего мира...

В 1914 году у Германии не было никаких объективных причин начинать войну, у Германии не было нерешенных территориальных проблем, не было причин для мести и было понимание того, что большая европейская война сможет легко разрушить ее торговый флот, нарушить торговлю, которая в то время бурно развивалась, и кроме того, война могла привести к потере колоний»[38].

 

‒ Тем не менее, есть никем не отрицаемый факт, что именно Германия начала эту войну объявив ее 1 августа 1914 года (по новому стилю) Российской Империи, а 3 августа – Франции. Получается, что все-таки именно Второй Рейх объективно стал виновником и зачинщиком Мировой войны. Даже наши историки-монархисты обвиняют в развязывании войны Германию.

‒ Этим, с позволения сказать «монархистам», стоило бы прочесть хотя бы упомянутую уже книгу игумена Серафима, чтобы хоть немножко уяснить, кто был истинным «конструктором» Мировой войны. На самом деле, обвиняя Германию, и прежде всего ее Кайзера, декларирующие себя «монархистами», вольно или невольно льют воду на мельницу той самой Денежной державы, которая сто лет назад сумела «убить» все христианские империи, а сегодня добивает остатки России. И обязательно добьет, если даже люди, именующие себя монархистами, фактически выполняют роль адвокатов, а по сути агентов влияния, этого нынешнего субъекта глобализации.

Но факт, что Германии действительно приобрела себе сомнительные лавры субъекта, сделавшего «первый выстрел» в Мировой войне, действительно имеет место.

О виновниках и зачинщиках Первой мировой войны мнения существуют разные. И вдобавок меняющиеся от времени и политической конъюнктуры.

Скажем в конце десятых ‒ начале двадцатых годов прошлого века однозначным злодеем, развязавшим войну, и долженствующим нести за это ответ по полной программе, считалась, конечно, конечно Германия, точнее Германская Империя или Второй Рейх.

На этот счет даже бумага была специальная составлена в рамках известного Версальского спецмероприятия 1919 года, именуемая «Версальский мирный договор».

Договор этот был подписан с одной стороны капитулировавшей (до сих пор непонятно почему!) Германией, а с другой ‒ странами, назвавшими себя победителями. В состав коих вошли, например, такие «герои» сражений на Западном и особенно Восточном фронтах Великой войны, как Гаити, Гондурас, Панама, Хиджаз, Либерия и Сиам.

Россия в число держав-победительниц, естественно, не вошла, но сейчас у нас речь не о том.

Для нас представляет интерес, что в этом договоре вся ответственность за ущерб, нанесенный кому-либо в ходе боевых действий был возложен на Германию. Конкретно:

‒ статья 227 обвиняла бывшего германского императора Вильгельма II в преступлении против международной морали и требовала предания его суду как военного преступника;

‒ статьи 228-230 объявили военными преступниками многих других немцев;

и наконец,

‒ статья 231 («War Guilt Clause») возложила всю ответственность за войну на Германию и ее союзников, которые отныне должны были нести всю полноту ответственности за весь нанесенный ущерб гражданскому населению стран-победительниц. Опять же, напомним в скобках, что не российскому населению.

Такая однозначность оценок привела к тому, что уже в то время Версальский договор отказались ратифицировать те же Эквадор и Хиджаз, и на всякий случай США. Последние, надо полагать ‒ для свободы рук. Кроме того, выше уже было сказано о докладе сенатора Оуэна американскому Сенату в декабре 1923 года о виновниках войны.

В Штатах же и появились уже в конце двадцатых годов работы, например, уже упомянутого выше историка Сиднея Фея, в которых документально было показано, что провокация войны в лице, скажем, Сараевского убийства исходила отнюдь не от Германии.

Провокацией со стороны Антанты, ставящей целью втянуть в войну Германию, назвал Сараевское убийство в своей весьма содержательной книге, изданной в 1930 году, и известный советский историк Николай Полетика, причем от этой точки зрения он не отказался до конца дней, наступившего уже в 1970-е годы.

В настоящее время, как уже подчеркивалось, даже многие «англосаксонские» историки уже не рискуют однозначно обвинять Германию в развязывании Мировой войны. Более популярна формула: «Войны никто не хотел. Война была неизбежна».

В каком-то смысле может и так. Но неизбежность эта была весьма специфического свойства.

Но это тоже пока отдельная тема.

Тем не менее, даже самые сочувствующие Германии историки и просто интересующиеся деталями начала конца старой Европы, не могут, повторим, отрицать факт, что именно Германии принадлежит своеобразная «честь первого выстрела», честь объявления состояния войны великих держав в Европе.

Отметим, что уже в межвоенный период появились работы, где было показано, что одной из главных целей Антанты (прежде всего Англии) и было предоставить Германии «честь первого выстрела».

Так, еще в феврале 1914 года наш посол в Лондоне А.К. Бенкендорф писал министру иностранных дел Российской Империи С.Д. Сазонову о министре иностранных дел империи Британской сэре Эдварде Грее: «Он (Грей) уже близок к тому, чтобы поставить ловушку Тройственному союзу»[39].

И Германия-таки взяла на себя «честь первого выстрела».

Ведь действительно, именно Германия в субботу 1 августа 1914 года (по новому стилю) объявила войну Российской Империи, что и позволило всем политикам Антанты возглашать об «оборонительной войне» с их стороны тогда, а их духовным преемникам повторять это сейчас.

И вот на этом, всеми признаваемом факте стоит остановиться особо. Дело в том, что подобного начала войны со стороны столь цивилизованного и на вид вменяемого государства, как Германская Империя образца 1914 года, мир еще не видел, и по-видимому не увидит уже никогда.

И если бы последствия не были столь трагичны, начало это можно было бы смело отнести к варианту какой-нибудь «комедии дель арте», «мистерии-буфф» или говоря более современно, «исторической интермедии» под названием Германия идет на войну.

Выглядело это так.

Сцены из спектакля «Германия идет на войну»:

В 17.00 по Берлину (19.00 по СПб) 01.08.1914 (н. ст.) Германия начинает войну – объявляет войну России.

То есть, Германия как бы начинает войну на Востоке.

Причем по «стандартной версии» начинает ее сам Кайзер Вильгельм II. А оценка его действий уже в зависимости от политических симпатий: например,

у Петра Мультатули, например, ‒ «агрессор и русофоб»,

у Николая Старикова – «довели!».

В это же время, то есть в 17.00 по Берлину, буквально вкладывают в руку Кайзера перо для подписи под приказом о мобилизации[40]. Что согласитесь, довольно странно для руководителя страны, только-только, якобы по его воле, вступившей в войну.

Но поскольку «германская армия всегда готова» она и без мобилизации немедленно на эту войну устремляется...

В строго противоположном от объявленного направлении – на Запад!

В 20.00 (по Берлину) 16-ю дивизию с трудом тормозят ‒ по телефону! ‒ на границе с Люксембургом. Примерно в это же время Кайзер отбивает последнюю телеграмму Императору Николаю II, в которой сообщает, что ему пришлось объявить контр-мобилизацию в ответ на русскую, и умоляет не нарушать границы Рейха!!!

В принципе телеграмму Кайзера можно рассматривать как первое предложение сепаратного мира. Хотя никому кроме России пока война не объявлена.

На телеграмме осталась карандашная надпись Николая: «Получена после объявления войны».

Англия, прекрасно знающая о плане Шлиффена-Мольтке, обязательным элементом которого является проход германской армии через нейтральную Бельгию, снова призывает к миру, трубит о своей готовности к нейтралитету и заверяет конфиденциально днем того же 1 августа, что и Англия и Франция не примет сторону России в предстоящем германо-российском конфликте, если Германия не нападет на Францию: «В этот день, в противоречие с тем, что он говорил немцам начиная с 16/29 июля, Грей предложил Лихновскому обсудить следующий проект: он гарантирует нейтралитет Англии и Франции, при условии, что немцы обещают не нападать на эту последнюю.

Таким образом, Грей задумывал прямое предательство России.

Явный смысл его плана заключался в том, чтобы, бросив Германию на Россию, самому остаться в стороне. Конечно, кайзер пришел в восторг от проекта Грея»[41].

(Официальная англосаксонская история этот факт, разумеется отрицает, в крайнем случае по сей день говорит, что тупая и агрессивная Германия не так поняла чистую, наивную и верную своим союзникам Англию).

Понимая, что мало шансов получить позитивный ответ на последнюю телеграмму Царю, Кайзер пытается уговорить генералов все же начать войну с Россией – раз уж все равно объявлена, а тут еще и Англия с Францией, глядишь, останутся нейтральными.

На это начальник германского Генерального Штаба Гельмут фон Мольтке-младший говорит, что это невозможно, так как нет даже плана перевозки войск на русскую границу[42]. Кайзер пробует настаивать, тогда Мольтке отвечает, что в этом случае Его Величеству придется лично взять на себя командование всеми войсками вплоть до дивизии...

На вопрос Кайзера – могут ли быть все же выставлены хоть какие войска против России, ‒ Мольтке отвечает, что может быть дней через несколько какие-нибудь пограничные патрули[43].

Кайзер соглашается с Мольтке, что значит придется воевать с Францией, как и положено по плану Шлиффена. На вопрос – зачем объявлена в таком случае война России, ответа не дает.

В ночь на 2 августа в Берлине становится известным, что Эдвард Грей ничего Германии не обещал, его просто не понял князь Лихновский, но крючок сыграл свою роль: Германия тормозит наступление, и требует от Франции в качестве гарантии нейтралитета сдачу крепостей Верден и Туль.

Понятно, что Франция отвергает этот ультиматум, и 3 августа 1914 года «Германия тупо объявляет»[44] войну Франции. «Попадая из одной волчьей ямы в другую, Германия предстала перед всем миром в обличье кровожадного агрессора»[45].

Французский вице-министр иностранных дел Абель Ферри с удовлетворением записывает в свой дневник: «...паутина сплетена, Германия попала в нее как громадная жужжащая муха...»[46].

Поскольку нарушение нейтралитета Бельгии становится отныне неизбежным, 4 августа 1914 года миролюбивая Англия объявляет войну Германии.

Между тем Австрия, из-за которой в общем-то весь сыр-бор, упорно объявлять войну России не желает.

5 августа генерал Мольтке говорит адмиралу Тирпицу, что если Австрия не объявит войну России, следует немедленно заключать мир на любых условиях![47]

Адмирал Тирпиц там же отмечает, что когда «Кайзер убедился в неудаче своих усилий спасти мир, он был глубоко потрясен. Один издавна близкий ему человек, встретившийся с ним в первые дни августа, рассказывал, что он никогда не видел такого трагического и взволнованного лица, как у Кайзера в эти дни».

6 августа 1914 года Австрия наконец объявляет войну России.

А две недели спустя после объявления ей войны, 14 августа, а фактически 16-го, «подвергшаяся германской агрессии Россия» первой переходит границу агрессора и начинает боевые действия в Восточной Пруссии!

Для сравнения: как бы Гитлер официально объявил 22 июня войну СССР, а 6 июля Красная Армия перешла бы в наступление на Варшаву!

Трудно не согласиться, что такой «агрессии», как германская против России образца августа 1914 история не знает и вряд ли узнает впредь.

 

‒ Действительно история, мягко говоря, странная. Но если Кайзер действительно старался сохранить европейский мир, то зачем же он все-таки объявил нам войну 1 августа? И почему Вы говорите, что: «по “стандартной версии” начинает ее сам Кайзер Вильгельм II». А кто же ее начинает на самом деле?

‒ А вот здесь мы переходим к самому интересному и наименее исследованному вопросу о начале Первой мировой войны.

Действительно, практически во всех трудах, посвященных началу Мировой войны, независимо от симпатии или антипатии автора к Германии, говорится, что войну России объявил Кайзер, и если понимать под этим его подпись под официальным документом, то так по-видимому и есть. Собственно, и английский Король объявляет войну, если считать де юре.

Между тем, стоило бы поинтересоваться тем, какие реально были полномочия у германского Кайзера, скажем, во внешней политике, согласно так называемой «бисмарковской» конституции Второго Рейха. Причем это абсолютно не является секретом, в архивы для этого идти не надо, а можно просто заглянуть в хорошо известные и всюду цитируемы мемуары Вильгельма II, которые вдобавок есть в инете. И мемуарах этих сказано следующее [в цитируемом ниже отрывке Кайзер говорит о конкретной политике канцлера Бетмана-Гольвега]:

«Опираясь на то, что, согласно конституции, Канцлер один несет ответственность за внешнюю политику, он повсюду распоряжался совершенно свободно и действовал по своему усмотрению. Ведомство иностранных дел могло сообщать мне лишь то, что было удобно Канцлеру; поэтому я часто не был информирован о самых важных вопросах.

Вина за то, что подобное явление вообще могло иметь место, лежит в Имперской Конституции. Здесь вообще уместно прибавить несколько слов о взаимоотношениях между Кайзером и Канцлером, как они определяются имперской конституцией. Я говорю, следовательно, не о моем отношении к господину фон Бетману.

Совершенно не касаясь личностей, я имею в виду ненормальность отношений между Кайзером и Рейхсканцлером, порождаемую Имперской Конституцией.

Обращаю внимание на следующие пункты.

1. Согласно имперской конституции, Канцлер является руководителем и представителем внешней политики всего государства. Он несет полную ответственность за эту политику и осуществляет ее после докладов Кайзеру через подчиненное ему ведомство иностранных дел.

2. Кайзер имеет влияние на внешнюю политику лишь постольку, поскольку Канцлер разрешает ему это влияние.

3. Кайзер может проявить свое влияние лишь путем обсуждения информации, возбуждения тех или иных вопросов, внесения разных предложений, докладов о вынесенных им из своих заграничных поездок впечатлениях, дополняющих политические донесения послов.

4. Канцлер может допустить подобное влияние Кайзера, руководствуясь им в своих решениях, если он согласен со взглядами Кайзера на тот или иной вопрос. В противном случае он остается при своей точке зрения и проводит ее. (Пример ‒ телеграмма президенту Крюгеру)[48].

5. Согласно конституции, у Кайзера нет никаких средств заставить Канцлера и ведомство иностранных дел принять его точку зрения на вопросы внешней политики. Он не может заставить Канцлера вести такую политику, за которую тот не считает возможным нести ответственность. Если Кайзер все же настаивает на своем, то Канцлер может потребовать отставки.

6. С другой стороны, у Кайзера нет никаких конституционных средств помешать Канцлеру и ведомству иностранных дел вести ту политику, которую Кайзер считает опасной или неправильной. Если Канцлер настаивает на своей точке зрения, Кайзер может только сменить Канцлера, но каждая такая смена тяжелая процедура, глубоко задевающая жизнь нации.

Поэтому во времена политических затруднений и острых моментов она чрезвычайно опасна, являясь “ultima ratio” (последним доводом), тем более рискованным, что число лиц, пригодных для этого ненормально выросшего по своему значению поста, очень ограниченно.

Роль Рейхсканцлера была скроена по масштабу выдающейся личности Бисмарка.

Из-за все более расширявшихся имперских ведомств, начальником и ответственным руководителем которых был Канцлер, эта роль приобрела опасный характер, так как при этом власть чрезмерно сосредоточилась в руках одного Канцлера.

Если принять во внимание этот факт, то никак нельзя взваливать всю ответственность на одного Кайзера, как это делали еще раньше, но особенно к концу войны и после нее, Антанта, критики-всезнайки и брюзжащие сторонники переворота внутри страны.

Отметая все субъективное, надо все же сказать, что это является доказательством полного незнания прежней Германской Имперской Конституции»[49].

Как видим, сам объявить войну России Кайзер, при всем желании, никак не мог! Объявить ее физически и фактически мог только рейхсканцлер. Но вот спрашивается – зачем?

Посудите сами. «История дипломатии» издания 1945 года, том 2, лучшее, пожалуй, из советских издание под ред. академика В.П. Потемкина, в разделе, посвященном непосредственной предъистории Мировой войны свидетельствует: «Германская дипломатия исходила из планов своего Генштаба (план Шлиффена – разгром Франции в несколько недель).

Отсюда важность даже кратковременного английского нейтралитета»[50].

Речь здесь идет о событиях июля 1914 года, то есть о времени между убийством эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево и собственно началом Первой мировой.

Но очевидно, что не менее важен для Германии был вопрос невмешательства России в ее разборки с Францией, ‒ буде таковые возникнут, ‒ максимально долгое время.

Возникает вопрос: если Германская дипломатия действительно опиралась на план Шлиффена, то она должна была сделать все чтобы

1) Максимально долго не подключать к войне Россию.

2) Не только не объявлять России войну, но сделать все чтобы и Франция сама объявила войну Германии.

Так ведь?

А что делала германская дипломатия?

С точностью да наоборот: готова дать Англии обещание, что с Францией не будет воевать, а если и вообще будет воевать, то только с Россией.

Спрашивается ‒ для чего?

Германский Генштаб в том же недоумении.

Да, английский нейтралитет может быть будет при войне русско-германской. Так ждите, пока Россия сама объявит войну. Тогда и Франция не обязана вмешиваться. А если вмешается, так получается Германия и не виновата ни в чем.

Далее. План Шлиффена, строго говоря не предусматривал вовсе войну с Россией, (во всяком случае – в идеале).

Действительно: разгромить Францию, ‒ это не просто, скажем, взять Париж, а именно разгромить французскую армию. Но у Франции большие мобилизационные возможности и отступать может хоть до Тулона.

Плюс еще вторая по величине колониальная империя и третий в мире флот. То есть, в самом лучшем случае, у Германской армии значительные потери и кроме того значительная часть ее становится оккупационной армией. При чем часть эта, тем больше, чем глубже немцы во Францию зайдут.

И после этого – ввязываться на востоке в вязкую войну с континентом Россия, которая за время войны с Францией уж как минимум мобилизуется?!

А опыт Наполеона Шлиффен знал.

Лучше сразу предлагать России мир на любых условиях, вплоть до вывода германских войск из Франции (кроме может быть пары крепостей типа Вердена). И юридическое признание Францией Эльзас-Лотарингии германской собственностью.

И для Германии это было бы оптимальным вариантом. Плюс прикрикнуть на Австрию, чтобы проблем не создавала.

Таким образом, получается, что ради нейтралитета Англии в Австро-Сербском и возможном русско-германском конфликте, германская дипломатия Бетмана-Гольвега не только не исходит из планов своего Генштаба, но полностью игнорирует их. Будто и вовсе их не знает.

Может ли такое быть?

Странно, что все вышесказанное не замечает сама наша «История дипломатии».

И еще один немаловажный нюанс.

Хотя «официальный» план Шлиффена подразумевал только оборону на Востоке и активные боевые действия на Западе, Германский Генеральный Штаб в конце 1913 года «по просьбе» австрийских союзников «провел военную игру, чтобы ответить на вопрос, можно ли начать сначала наступление против России, или все же следует нанести основной удар по Франции»[51]. Согласно замыслу игры первый удар наносился по России четырьмя германскими и тремя австро-венгерскими армиями. При этом, кстати, подразумевался еще нейтралитет Англии.

По расчетам союзники выходили на линию Киев – Вильна к 35 дню. Но и к этому дню не удавалось достигнуть решительной победы на русскими армиями. А к границам Германии стала уже подходить французская армия.

«На 45-й день вторжения в Россию германская армия, не добившись успеха, начала отход. На этом игра закончилась»[52].

То, что Германия не собиралась первой нападать на Россию, в несколько юмористической, или как говорят ныне, «прикольной» форме, выразил ровно за две недели до начала Мировой войны журналист И.А. Дещчинский в заметке в «Новом времени»[53]:

«Немецкий полковник о войне с Россией:

С ВАМИ ВОЕВАТЬ НЕВОЗМОЖНО ‒ У ВАС НЕТ КЛЮЧЕЙ

 

Всякий раз, когда я читаю в газетах длинные рассуждения о боевой готовности России и Германии, мне вспоминается моя встреча с немецким полковником.

Лет 15-20 назад я встречал у графа Арнима[54] молодого немецкого лейтенанта. Значительно позднее, т.е. всего 4-5 лет назад я встретил в Берлине того же лейтенанта, но уже в чине полковника генерального штаба и, по обычаю добрых Немцев, мы назначили друг другу свидание вечером в одном из ресторанов “Мюнхенского пива”. После обычных приветствий и расспросов о том, что случилось за протекшее десятилетие, разговор наш как-то нечаянно соскользнул на возможное столкновение Германии с Россией и на последствия такого столкновения.

‒ Конечно, мы из вас лапшу накрошим, ‒ говорил я под влиянием 4-5 кружек пива.

‒ Мы от вас четверть России отрежем, ‒ доказывал мне мой собеседник.

Долго мы всячески аргументировали наши «основные положения», но часы пробили 11, и ресторан опустел. Выпив на прощание еще по кружке Pschor’а, мы вышли на улицу и, прежде чем разойтись в разные стороны, остановились, чтобы побеседовать в более миролюбивом тоне.

‒ Знаете ли, ‒ сказал мне полковник, держа меня за пуговицу пальто, ‒ что война с вами невозможна?

‒ Почему?

‒ Да просто потому, что вы азиаты, а не европейцы; у вас нет “ключей” …

‒ Каких ключей?

‒ Ну да, ключей, как у всех европейских народов. Придете вы к Берлину, вам подносят «ключи» от Берлина, и войне конец. Пришли вы в Вену ‒ ключи от Вены и войне конец.

А у вас где ключи?

К вам придешь в Москву, а вы удерете в Казань; нагнал вас в Казани, а вы в Астрахань.

Где же “ключи”? Где конец войне?

Сидеть же вечно на военном положении, заняв Польшу и Прибалтийский край, нельзя, ибо у вас тыл обеспечен, а у нас и в тылу враг.

Сколько бы времени мы ни сидели на занятой нами границе, вам свободно подвезут с Волги и из центра муку, и полушубки, и лошадей и людей, а, если Англичане ваши союзники, то через три месяца нас ожидает голодная смерть.

Англия может не давать вам ни одного солдата, ни одного корабля, но только запереть Гибралтар, Суэц и Ламанш ‒ и конец войне. Мы ни откуда не получим ни фунта зерна!

‒ Пожалуй, что и так…

‒ В том то и беда, что в войне с вами дело не в стратегии, не в тактике, а в пространстве… Нигде нет «ключей»!

‒ Ну, так чего же вы хорохорились пять минут назад?! Сдавайтесь сейчас же, ‒ наступал я на приятеля.

‒ Приходите завтра обедать в “Бристоль”, там, может быть, и подпишем мирные условия, а теперь ‒ спать пора».

Очень похоже, что полковник выразил общее мнение германских военных о войне с Россией.

 

‒ Борис Глебович, но как же тогда историки объясняют сам факт объявления Германии войны Российской Империи вечером 1 августа 1914 года?

Понятно, что тем, кто считает Германию «вечным агрессором» иные аргументы не нужны.

Но есть ведь и те, кто понимает, что Россию и Германию стравили.

Что в этом случае пишут они?

‒ Ну, вот, например, типичный пример: «Германские планы войны были связаны с объявлением мобилизации в России.

С началом мобилизации в России Германия планировала ударить по Франции через территорию Бельгии (с целью обхода основных французских сил).

Взять Париж и одержать победу на Западном фронте планировали раньше, чем Россия сможет провести крупную операцию против Германии, после этого можно было сосредоточить усилия для разгрома Российской империи или заключить мир.

К тому же уклончивая и двусмысленная позиция Лондона сохраняла надежду, что Англия останется в стороне от этой войны и Германия сможет провести “молниеносную войну” по разгрому Франции, а затем решить вопрос с Россией.

Поэтому 1 августа в Германии была объявлена всеобщая мобилизация, и граф Пурталес вручил Сазонову ноту об объявлении войны»[55].

Примерно также пишут и другие, понимающие «запрограммированность» Первой мировой войны авторы.

Согласитесь, что «поэтому» звучит совершенно несогласованно с остальным текстом. Даже наша «История дипломатии» указывает:

«Военные соображения германского генштаба требовали только задержки русской мобилизации. Никакой особой надобности в столь поспешном объявлении войны России немецкий план войны не вызывал. Он требовал лишь скорейшего открытия военных действий против Франции. Всякая отсрочка их на востоке могла принести немцам одну только выгоду»[56].

И «История дипломатии» сама задает вопрос: «Для чего же понадобилось Бетману торопиться с актом объявления войны России?».

 

‒ И в самом деле, для чего же? Есть ли на это ответ? Как сам Бетман-то это объяснял?

‒ Ответ, и причем самого Бетмана, на это есть. Даже два ответа.

Первый приводит в своих мемуарах Бернгард фон Бюлов. По его мнению, этот ход Бетмана диктовался внутриполитической обстановкой. Альберт Баллин[57] передал Бюлову яркое описание сцены, разыгравшейся в его присутствии во дворце канцлера утром, в день объявления войны России [19 июля/1 августа 1914 года].

«Когда Баллин вошел в устроенную прямо на земле садовую гостиную канцлерского дворца, где тогда были приняты такие страшные решения, он увидел, как имперский канцлер, или военный канцлер, как его с этого момента уже начали называть, крупными шагами в большом возбуждении ходил взад и вперед по комнате.

Перед ним за столом, заваленным книгами, сидел тайный советник Криге. Криге был примерный, добросовестный, старательный чиновник. Пользуясь выражением Бисмарка, его можно было назвать юристом, который твердо сидел в своем седле; но его политические дарования стояли значительно ниже уровня его юридических знаний.

Бетман, так рассказывал мне Баллин, время от времени обращался к Криге с нетерпеливым вопросом: “Ну что же, объявление войны России еще не готово?

Мне необходимо сейчас же иметь текст объявления войны России”.

Криге, имевший совершенно расстроенный вид, между тем искал подходящих прецедентов в наиболее авторитетных учебниках международного и государственного права, начиная с книги Гуго Гроция «О праве войны и мира» и кончал учебниками Блюнчли, Гефгера и Мартенса.

Баллин позволил себе спросить канцлера:

„Почему, собственно, Ваше Превосходительство так страшно торопится с объявлением войны России?”

Бетман ответил: „Иначе я не заполучу социал-демократов”.

Он думал достигнуть этого, ‒ заключает Бюлов, ‒ заострив войну... против русского царизма»[58].

На основании этого ответа можно подумать, что объявив войну Российской Империи, он придаст ей характер борьбы с «реакционным царизмом», что должно быть по сердцу германским социал-демократам.

Но совершенно очевидно, что с еще большим пылом германские социал-демократы стали бы сражаться с «реакционным царизмом», если бы царизм сам объявил войну Германии. Почему-то эта простая мысль до сих пор не приходила в голову комментаторам этой версии объявления Бетманом войны России.

Вторую версию озвучил сам Бетман в тот же день 1 августа 1914 года, но уже после объявления войны, в разговоре с адмиралом Тирпицем. Слово адмиралу:

«19 июля/1 августа я узнал на заседании бундесрата, что вслед за ультиматумом мы послали объявление войны России.

Я счел это очень невыгодным для Германии. По моему мнению, мы должны были так использовать в дипломатической области то преимущество, что в военном отношении наша позиция на русском фронте была оборонительной, чтобы объявление войны пришлось на долю России.

Мы не должны были воодушевлять мужика, внушая ему уверенность, что кайзер хочет напасть на Белого Царя.

К тому же это обесценивало и наш союзный договор с Румынией. Князь Бисмарк придал этому договору, равно как и договору с Италией, оборонительный характер. Оба государства обязались оказать нам помощь, если бы мы подверглись нападению в первом случае – России, а во втором – Франции.

Объявив войну России, мы дали румынам формальный повод отказать нам в помощи, точно так же как впоследствии мы дали этот повод итальянцам, объявив войну Франции.

Неужели Бетман не обдумал те огромные невыгоды, которые возникали для нас, раз мы не предоставили объявление войны врагам?

У меня создалось впечатление, что и в этом направлении наши действия развивались совершенно необдуманно и без всякого руководства, и мое чувство возмущалось тем, что мы, фактически подвергшиеся нападению, по милости юристов из министерства иностранных дел взяли на себя вину за агрессию, хотя не могли и думать о вторжении в Россию.

Поэтому уходя с заседания я спросил канцлера, зачем понадобилось связывать объявление войны с нашей мобилизацией.

Канцлер ответил, что это необходимо, ибо армия желает тотчас же двинуть войска через границу, и его ответ удивил меня, так как дело могло идти самое большее о патрулях.

Впрочем, во все эти дни Бетман был так возбужден, что с ним невозможно было говорить. Я еще слышу, как он, воздевая руки к небу, повторяет свое заявление о безусловной необходимости объявить войну и тем прекращает дальнейшее обсуждение вопроса»[59].

Эту же версию о том, что армия рвалась на бой с Россией, Теобальд фон Бетман-Гольвег повторяет и в своих мемуарах, утверждая, что Начальник Генерального Штаба генерал фон Мольтке был за объявление войны. И он Бетман только присоединился к мнению специалиста[60].

Но это уже является прямой ложью рейхсканцлера. Не знаю опроверг ли ее письменно сам Гельмут фон Мольтке, скончавшийся 18 июня 1916 года, но его оценку совершившегося приводит адмирал Тирпиц:

«Мольтке, которого я позднее спросил о том, вызывалось ли объявление войны необходимостью перехода границы, отрицал свое намерение тотчас двинуть войска через границу. Он добавил также, что со своей точки зрения не усматривает в объявлении войны никаких выгод.

Таким образом, разгадка того, почему мы первые объявили войну, остается для меня неизвестной... Поскольку, по словам Мольтке, наши патрули могли перейти русскую границу лишь несколько дней спустя, нам совсем ни к чему было выступать в качестве агрессора»[61].

И это так. Таким образом у нас есть два самоличных объяснения рейхсканцлера Бетмана о причинах объявления им войны Российской Империи, их которых первое очевидно нелепо, а другое – лживо. Любопытно, не правда ли?

 

‒ Не то слово! А какие еще странности и «непонятности» числятся за рейхсканцлером Бетманом?

‒ Странностей и непонятностей этих хватило на целое «досье», которое мне пришлось составить на пятого Рейхсканцлера Германской империи, чтобы уловить закономерности в его поведении. Досье это в тезисном виде таково.

 

Досье на Теобальда фон Бетман-Гольвега

5-го Рейхсканцлера Германской империи [7 июля 1909 ‒ 13 июля 1917]

[На основании показаний Вильгельма II Гогенцоллерна, Кронпринца Вильгельма, 4-го Рейхсканцлера Бернгарда фон Бюлова, гросс-адмирала Альфреда фон Тирпица

и ряда других свидетелей и источников]

 

Тезисы

 

I Человеческие (характерологические) качества

 

1/. Благородный характер, философ в канцлерском кресле /по Кайзеру/:

2/. Самоуверенный, резонер, любящий менторство и дидактику, непригоден в качестве рейхсканцлера, но обладал при этом всей полнотой власти /по Кайзеру/

3/. Неуверенный в себе. Обидчивый. Нерешительный. Боязливый. Впечатлительный и подозрительный. Трусоватый по природе /по Бюлову, Тирпицу и Кронпринцу/

4/. Бюрократ-профессор ‒ отсюда недостатки как политика /по Бюлову. С. 430-431/: Когда я в военную зиму 1915/16 г. проживал в Берлине, я часто проводил свои вечера у князя Гвидо Генкель-Доннерсмарка, с которым я близко познакомился во время моей службы в Париже в первой половине восьмидесятых годов. Он был человеком с большим опытом и с здравым рассудком. Он знал людей и знал свет.

Он имел привычку, говоря о князе Бисмарке, с которым он был близок в течение многих лет, называть его с тонкой иронией «далеко не бездарным политиком» или «государственным деятелем с некоторым опытом».

В один памятный мне вечер старый князь Доннерсмарк сказал мне: «Один государственный деятель с некоторым опытом, князь Бисмарк, однажды говорил при мне, что Германская империя может вынести любого канцлера, но только не бюрократа».

После этого он помолчал. Через несколько минут он продолжал: «Один не бездарный политик, Отто Бисмарк, однажды в моем присутствии сказал: «Мы вынесем любого канцлера, но только не профессора». Опять замолчал князь фон Доннерсмарк. Затем со вздохом сказал:

«А вот теперь у нас имперский канцлер, который 430 и то и другое: и бюрократ и профессор».

5/. Хотел только мира и вообще всего хорошего, но по неумению получилось не так /по Бюлову, Тирпицу и Кронпринцу/ [Снова и снова приходится отмечать, что Бетман не хотел войны. У него, как и у его сотрудников, не было умысла, а было слабоумие. /Бюлов. С. 431]

6/. Посредственность во власти /по Бюлову, Тирпицу и Кронпринцу/

 

II Политические пристрастия

 

1/. Англофил //Тирпиц, 307-316/

2/. Россию считал страной неевропейской и враждебной Европе /Макдоно и др./

3/. Высказывался за оптимальность союза Англии, Франции и Германии [Союз геополитически невозможный. Или возможный как сейчас: НАТО, ЕС под диктатом Штатов – мирового острова] /Бюлов. С. 429/

4/. Декларировал чрезмерное «уважение» к Австро-Венгрии, позволяя ее мин. ин дел графу Берхтольду и К⁰ творить все что вздумают /Бюлов/ [подробнее см: IV. 6/. Бетман-Гольвег допускает войну Австрии с Сербией без контроля Берлина]

 

III Как был назначен

 

1/. Кайзер: по совету Бюлова

2/. Бюлов: назначил Кайзер, вопреки совету Бюлова

 

IV Политические действия и достижения как Рейхсканцлера до войны

 

1/. В 1912 году при переговорах с лордом Холденом готов был пойти на сокращение Германского военного флота /Тирпиц, Кайзер/

[Есть небольшие расхождения у Кайзера и адмирала Тирпица в том, что касается возможной отставки Бетмана.

По Тирпицу – Кайзер хотел снять, но англичане вступились.

По Кайзеру – англичане вступились, но Бетман подал в отставку сам, а Кайзер не дал добро.

Я склонен верить тут мнению Тирпица. - БГ].

2/. В июле 1914 года готов был пожертвовать Германским ВМФ для «умиротворении» Англии /по Тирпицу со ссылкой на слова Кайзера/:

3/. В июне – июле 1914 года Бетман-Гольвег дал бесконтрольный «карт-бланш» Вене [австрийскому министру иностранных дел Берхтольду] на «разборку» с Сербией /Бюлов, Тирпиц/

[Тем самым, Бетман, по словам Бюлова проявляет удивительную даже для него дипломатическую безграмотность].

Австрийский ультиматум (главным образом его форма), а затем объявление Австрией войны Сербии – провоцирует мобилизацию России.

Вернее, дает весомый повод нашим «милитаристам» в лице Великого Князя Николая Николаевича-младшего с его «черногорками», проантантовской частью генералитета и другими «проантантовскими» силами, как верхушка МИД, большинство Думы, политические славянофилы, и почти вся «общественность», силами, столь далекими по словам Дурново от чаяний русского народа, давить на Государя, для объявления им мобилизации.

[А у нас при этом все моб. предписания, почему-то в одном экземпляре! - БГ]

4/. Бетман-Гольвег утверждал (фальшиво), что не знал содержания ультиматума Сербии /док-ты МИД, Тирпиц, Бюлов/

5/. Бетман-Гольвег отправил из Берлина в районе 2-6 июля (н. ст.) на отдых

‒ Кайзера (в Норвегию),

‒ Тирпица (в Швейцарию, курорт Тарасп),

‒ Мольтке (в Карлсбад),

‒ ряд ведущих дипломатов /Тирпиц, Бюлов, Кайзер/

Все они вернулись в Берлин только 27 июля, и то «без разрешения канцлера»!

5*/. Грей давал противоположные (и ложные) сведения послам германскому, русскому и австрийскому, но совершенно определенно сказал, что «В случае осложнений на континенте британское правительство ни в каком случае не окажется на стороне нападающего государства»! /Письмо Лихновского к Бетману-Гольвегу от 9 июля 1914/.

Совершенно непонятно, как англофил Бетман пропускает мимо ушей самое важное из предупреждений Грея!

6/. Бетман-Гольвег допускает войну Австрии с Сербией без контроля Берлина /Бюлов/

6*/. Около 9 июля 1914 года «статс-секретарь внутренних дел умный Клеменс Дельбрюк» спросил канцлера, не следует ли принять те меры, которые давно уже намечались на случай военной опасности, и прежде всего закупить муку и зерно в Роттердаме. Бетман сказал, что неудобно с германской стороны предпринимать какие-либо шаги, которые могли бы быть истолкованы как подготовка к войне.

Впрочем, Дельбрюк может переговорить об этом с Яговым.

На следующий день Дельбрюк посетил статс-секретаря Ягова, который так же, как Бетман, считал какие-либо мероприятия по хозяйственному обеспечению гражданского населения совершенно излишними. И статс-секретарю иностранных дел, и канцлеру запросы статс-секретаря внутренних дел очевидно были неприятны.

Как вскоре после этого рассказывал мне о том сам Клеменс Дельбрюк, и канцлер и статс-секретарь иностранных дел, когда он в первый раз, в начале июля 1914 года, приезжал в Берлин, намекали ему, что политическое положение отнюдь не требует его присутствия в Берлине. Поэтому Дельбрюк снова уехал в отпуск и лишь 24 июля вернулся в Берлин.

Между тем ничего не было сделано относительно закупки хлебных запасов в Роттердаме. Секретарь казначейства Кюн отклонил затребованные кредиты со словами: «Никакой войны не будет».

Лишь после повторных настойчивых обращений Дельбрюка к канцлеру Бетману требуемые средства были ассигнованы, но оказалось, что за это время запасы роттердамского рынка были уже раскуплены нашими противниками.

В противоположность Бетману, Клеменс Дельбрюк с самого начала рассчитывал на затяжку войны. Уже поэтому его сильно тревожила наблюдавшаяся в первые месяцы войны расточительность как на фронте, так и внутри страны. Он требовал немедленного учета и рационализирования продуктов питания, но не мог добиться от Бетмана осуществления своих предложений.

В Берлине допустили неразумную и во всяком случае крайне рискованную австрийскую акцию с ультиматумом, но не приняли никаких подготовительных мер на случай серьезных осложнений.

А в Париже еще в январе 1914 года городское самоуправление путем значительных затрат, которые оно делило со всеми военными властями, решило настолько увеличить запасы муки в Париже, чтобы город во время закрытия подвоза в случае возможной мобилизации не испытывал никаких лишений.

Военный губернатор Парижа генерал Мишель говорил на совещаниях по этому вопросу: «Время не терпит, нынешний год ‒ особенный год. Мы не знаем, что он нам принесет.

Мы не знаем 432 даже, не придется ли нам производить мобилизацию в марте или в апреле». /Бюлов. С. 431-433/

7/. Бетман-Гольвег предъявляет 28 или 29 июля России «ультиматум» в форме, обидной для самолюбия нашего Императора (о чем пишет Ники к Вилли в одной из телеграмм):

7*/. Тогда же 29 июля Бетман-Гольвег сообщил английскому послу, что германские войска пойдут на Францию через нейтральную Бельгию (по сути выдав план наступления) /История дипломатии. Т. 2. 1945. С. 262/:

8/. 31 июля Бетман-Гольвег предъявляет России еще один практически невыполнимый ультиматум за 12 часов прекратить мобилизацию.

[Но и в случае отклонения его Россией – единственное разумное действие Германии – контр-мобилизация (!!!), учитывая, что Германский план войны предусматривает на Востоке только оборону!]

9/. По разным сведениям то ли в час ночи 1августа, но более вероятно – в час дня 1 августа дает телеграмму послу в Петербург с официальным объявлением войны. Пурталес еще тянет (ссылаясь на расшифровку) до 7 вечера по СПб. /1) Шапошников Б.М. Мозг армии. Кн. 3. – М.-Л., 1929. ... ГЛАВА IV. ЕВРОПЕЙСКАЯ ВОЙНА ... 1 АВГУСТА/

Объяснения Бетманом этого мягко говоря «неразумного» шага:

1) Для привлечения социалистов: /Баллин, Бюлов/ - /Глупо! - БГ/

2) армия рвалась в бой /Тирпиц и сам Бетман в Мыслях о войне/: /Ложь! - БГ/

10/. Итак, в 17.00 по Берлину, в 19.00 по СПб – Германия официально объявила войну России. Тем самым «Германия сделала первый выстрел»! [А вот во франко-прусской войне ‒ войну Германии объявила Франция!] /Бюлов, Тирпиц/

В результате:

1// Германия – агрессор! Причем, напомним, Бетман был еще 9 июля официально предупрежден Греем через Лихновского, что: «В случае осложнений на континенте британское правительство ни в каком случае не окажется на стороне нападающего государства»!

2// От союзных с ней договоров автоматически освобождаются Италия и Румыния. Поскольку договорные обязательства действовали только в случае нападения на Германию!

Пока они объявляют нейтралитет.

Но и так: французская армия немедленно снимается с франко-итальянской границы и направляется на Марну[62].

Что сыграло в неудаче выполнения плана Шлиффена больше, чем снятие двух корпусов в Вост. Пруссию, поскольку Шлиффен имел основания рассчитывать, что часть французской армии будет на итальянской границе. И Мольтке-млад. не столь уж виноват, что не взяли Париж.

Отчего Германии не легче.

11/. 03 августа Бетман

1// вопреки мольбам Мольтке объявляет войну Франции, вдобавок под надуманным предлогом. Германия ‒ дважды агрессор /Бюлов, Тирпиц/

2// представил рейхстагу «Белую книгу», как памятную записку и документы, относящиеся к возникновению войны, которая была закончена составлением в полдень 2 августа.

Такого рода «цветные книги» представили правительства всех вступивших в войну стран[63], и каждой из них на равных основаниях мог бы быть присвоен подзаголовок «Книга лжи» русского издания этой «Белой книги»[64]. Так, например, из 159 особо избранных документов английской «Синей книги» свыше 100 приведены в совершенно фальсифицированном виде.

Но и на фоне всех этих книг германская «Белая книга» выделяется характерными и только ей присущими особенностями. Агрессором, против провокационной мобилизации которого выступила Германия, в «Белой книге», разумеется оказывается Россия. И это логично для Германии 2 августа 1914 года. Но зато Франция, война которой была объявлена вместе с предъявлением «Белой книги» рейхстагу, изображалась лишь спутником нападающей России, спутником, пассивно следующим за своим союзником, а так вполне миролюбивым.

Но уж совсем странной и весьма печальной для Второго Рейха в свете последующих уже на другой день, и следующих далее вплоть до Версальской конференции событий, представляется «та трактовка позиции Англии в предвоенном кризисе, которая нашла свое отражение в германской “Белой книге”.

Дело изображалось так, что Англия выступает в качестве непреклонного хранителя европейского мира, и все документы, противоречащие этому тезису (как, например, известная телеграмма германского посла в Лондоне Лихновского, предупреждающая об истинной антигерманской позиции Грея), не были опубликованы.

... “Белая книга” создала совершенно неверное представление об истинном характере англо-германских отношений накануне войны.

Поскольку через несколько дней Англия вступила в войну на стороне России и Франции против Германии, германское правительство изданием “Белой книги” как бы выдало документальное свидетельство своей политической бездарности»[65].

Не удивительно что германская версия, выраженная в «Белой книге» от 2 августа 1914 года, с «чувством глубокого и полного удовлетворения» была «использована британской “Синей книгой”, опубликованной всего лишь через два дня (т.е. 5 августа 1914 года) с целью оправдать вступление Англии в войну на стороне Франции и России против Германии»[66].

После того как наглый «гуннский» агрессор сам черным по белому засвидетельствовал исконное британское миролюбие, факт вступления Англии в войну для защиты, попранного нейтралитета несчастной Бельгии, был принят, еще вчера миролюбивыми английскими обывателями, «на ура».

Наше британское спасибо рейхсканцлеру Бетману! Недаром еще в 1912 году английской стороной было высказано пожелание, чтобы он остался у власти. С ним-де, только и пойдет дело тесного взаимодействия обоих держав. Как видим, оно и пошло.

12/. 04 августа 1914 года во вторник, Бетман, услышав, что Англия объявила войну Германии [из-за Бельгийского нейтралитета] делает два, скажем так, «ляпсуса» /Бюлов, Кронпринц/:

1// называет «клочком бумаги» договор о нейтралитете Бельгии в разговоре с английским послом Гошеном, бросая тем самым тень на всю Германию – «варвары», «гунны».

[Кстати, говоря по чести, Бетман в данном случае был недалек от правды и истины.

Пресловутый договор 1839 года о «вечном нейтралитете» свежесозданного Бельгийского королевства, ныне деятельного участника нерушимого блока НАТО, никогда не был представлен на обсуждение английского парламента, и тем более не был им ратифицирован, и по своей юридической ценности был пустым местом[67]. Но говорить об этом английскому послу 4 августа 1914 года в вышеприведенной форме, мягко говоря, не стоило].

2// произносит в Рейхстаге речь, где признает вину Германии в случае с Бельгией, но «нужда не знает заповедей». Речь напечатана в газетах, и Бюлов говорит, что ему стало плохо с сердцем, когда прочел ее.

13/. В начале августа 1914 года в Париже в журнале «Revue des Deux Mondes» были подведены первые итоги Бетмановских «мирных поползновений» /Бюлов/:

Бюлов:

После злополучной речи канцлера от 4 августа 1914 года я с тревожным чувством прочитал [вскоре] в политической хронике журнала «Revue des Deux Mondes» те соображения, которыми приветствовал начало войны мой старый друг Франсис Шарм, хороший француз, ученик Гамбетты, но спокойный и умеренный политик и публицист.

В этой статье было сказано:

«Война предстала пред нами при таких благоприятных условиях, каких мы не могли бы вообразить даже в наших грезах.

Если бы к нам пришла благодетельная фея и сказала: война непременно будет, она неизбежна и близка; чего хотели бы вы для начала войны?

В ответ на это мы могли бы только выразить пожелание,

чтобы наша союзница Россия и наш друг Англия с первого же момента решительно выступили вместе с нами;

чтобы наша латинская сестра Италия, осуждая совершенное на нас нападение, отказалась принять в нем участие и в ожидании лучшего заявила о своем нейтралитете;

чтобы те небольшие державы, маленькие по территории, но великие духом, подверглись такому возмутительному вторжению и насилию в нарушение клятвенно признанных за ними прав, которое побудило бы общественное мнение всего цивилизованного мира отнестись к ним с глубоким сочувствием, отождествить их дело с нашим и возлагать свои надежды на нас.

Мы пожелали бы, чтобы на нашей стороне были те тысячи «невесомых сил», значение которых так хорошо понимал Бисмарк.

И вот те пожелания, которые казались нам настолько неосуществимыми, что мы не решались даже их высказывать, теперь все полностью осуществились!

Мы не знаем, какой дальнейший ход получит война, но она не могла бы начаться при более благоприятных условиях.

Мы можем с уверенностью сказать: все шансы на нашей стороне»[68].

Бюлов резюмирует:

Мы дипломатически и политически проиграли войну еще прежде, чем раздался первый выстрел[69].

 

Таким образом, уже к 4 августа 1914 года были созданы оптимальные условия для вступления в войну врагов Германии, и наихудшие из возможных для нее самой.

И минимум на 99% создал эти условия Рейхсканцлер Бетман-Гольвег!

Посмотрим теперь, какие усилия приложил он для победы Отечества уже во время самой войны.

 

V Политические действия и достижения Рейхсканцлера во время войны

 

1/. В августе-сентябре 1914 Бетман добился, чтобы Флот Открытого моря, сравнимый на текущий момент с Гранд-Флитом, не был допущен к сражениям (понадобится-де при переговорах о мире!). Сорвав тем самым более чем реальную возможность прорыва Германией морской блокады!!!

Сделал все, чтобы нейтрализовать Тирпица, как руководителя флота, пользовавшегося абсолютным доверием личного состава /Кронпринц, Бюлов, Тирпиц/

Затянул объявление «неограниченной подводной войны», упустив оптимальный момент.

В результате Флот Открытого моря целым пошел сдаваться в ноябре 1918 в Скапа-Флоу.

2/. Всю войну позволял Австрии, вернее ее министрам иностранных дел, проводить политику невыгодную для Германии – хвост вертел собакой!

В частности, для закрепления хотя бы нейтралитета Италии, надо было, чтобы Австрия срочно уступила Италии Трентино и Триест. Но даже когда Бюлов согласился стать послом в Риме, Бетман и Ягов сделали все, чтобы затянуть и сорвать переговоры.

В результате в мае 1915 Италия переходит нас сторону Антанты и объявляет Австрии войну.

3/. Летом-осенью 1916 года весьма информированный генерал ордена иезуитов сказал Бюлову, что появился шанс заключить мир с Россией (правительство Штюрмера). [Сейчас не обсуждаем, насколько на мир готов был пойти Царь].

Однако Бетман, в сентябре 1916 создает «королевство Польское» (из русских земель) и произносит в рейхстаге речь, что так и будет впредь.

После чего Царь Николай сказал, что это «пощечина России» и разговора не может быть о мире. Штюрмера – германофила, сменил Трепов.

Тем самым Бетман в зародыше сорвал саму возможность заключения сепаратного мира с Россией – единственный реальный шанс Германии на победу.

4/. Бюлов: Бетман и Ягов хотели мира, но сделали все, чтобы погубить Германию.

 

VI Итоги

 

Таким образом, «тихий, миролюбивый, нерешительный» Бетман сделал 100 из 100 возможного, чтобы

1/ втравить Германию в войну в максимально невыгодном «военно-политическом раскладе»

2/ сорвать все шансы на победу или почетный мир.

И все это – якобы желая мира, но, к сожалению, как-то неловко и неумело.

Осталось заметить, что все приведенные тезисы имеют примерно стостраничное обоснование в источниках и объем этого обоснования может только вырасти.

Известный английский военный историк сэр Бэзил Генри Лиддел Гарт, в своей книге «Правда о Первой мировой войне», верное название коей было бы: «Английская правда о Первой мировой», тем не менее весьма остроумно замечает в своей характеристике генерала Оскара Потиорека, так неудачно встретившего эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево, австрийским губернатором которого и был означенный генерал:

«Потиорек, военный губернатор Боснии и будущий руководитель наступления против Сербии, даже если бы он был заговорщиком, не смог бы сделать большего для облегчения задачи убийцам.

Поэтому трудно отказаться от подозрения, что он и был им»[70].

О генерале Потиореке, равно как о самом Сараевском убийстве, ‒ очевидной провокации Антанты для втягивания срединных империй в «запрограммированную» не ими войну, ‒ даст Бог, поговорим подробнее позже, а пока, слегка перефразируя сэра Бэзила, скажем:

«Теобальд фон Бетман-Гольвег, Рейхсканцлер Германской империи, даже если бы он был агентом врагов Германии (Антанты, Денежной державы, мирового правительства, субъекта глобального управления или Комитета 300 – выбранное подчеркнуть), не смог бы сделать большего для втягивания руководимой им страны в безнадежную войну с многократно превосходящим противником, ‒ да еще в малопочтенной роли агрессора, а затем – для бесславной гибели своей страны в этой войне.

Поэтому трудно отказаться от подозрения, что он и был им».

 

‒ Но все же быть может это действительно роковой набор случайностей благонамеренного, старательного, но действительно недостаточно способного чиновника?

‒ Ага! Об одном таком, старательном и нерешительном, уже имел случай писать. Был такой, известный по-своему генерал Куропаткин, ‒ главком в Маньчжурии во время русско-японской войны, а до того военный министр Российской Империи в течении восьми лет. Пришлось не один год потратить на исследования и несколько сот страниц исписать, чтобы из добронамеренного, но недостаточно способного и волевого полководца, получить военно-стратегический талант, да вот беда, царизм не любящий. А потому считающий, что лучше России войну проиграть, зато с самодержавием расстаться[71]. Вот ведь как бывает.

Собственно, именно сходство характеристик канцлера Бетмана с таковыми генерала Куропаткина, равно как и результаты их многополезной деятельности на благо своих отечеств и государей, и заставило меня столь подробно вглядеться в «морально-политический облик» рейхсканцлера.

Впрочем, учитывая, что даже теоретически отсутствует возможность когда-либо обнаружить в каких-либо архивах документальное подтверждение того, что германский рейхсканцлер был чьим-либо агентом влияния, как невозможно, опять же, найти подобное подтверждение изменнической деятельности генерала Куропаткина во время командования им Маньчжурской армией, то свобода выбора мнения о патриотической деятельности Бетмана останется навсегда.

Возвращаясь же вновь к его [Бетмана-Гольвега] Досье приведу еще один, не документальный, а литературно-художественный аргумент. Дело в том, что после того, как удалось наконец сформулировать и записать приведенные выше тезисы, у меня возникло некое déjà vu. Какая-то картинка в памяти очень знакомого, уже виденного или читанного. И воплотилось это виденное и читанное, после некоторых воспоминаний и размышлений в известный рассказ Честертона «Лицо на мишени».

Рассказ этот начинает цикл детективных рассказов «Человек, который знал слишком много». Главным героем, своего рода Шерлоком Холмсом этого цикла, является некий Хорн Фишер, свойственник и родственник всей поствикторианской верхушки «доброй старой Англии», «человек, который слишком много знает» о подноготной сильных мира сего, и в связи с этим предпочитает решать детективные загадки без практических выводов из них. Условный доктор Ватсон при Фишере – политический обозреватель Гарольд Марч, а рассказ «Лицо на мишени» повествует, в частности, об их первой встрече и знакомстве.

Мораль этого рассказа в том, что класс стрелка не всегда определяется стабильным выбиванием «десяток». Стреляя в мишень мастер может поставить перед собой совершенно иную задачу.

Сюжет же состоит в том, что нелепый выскочка-миллионер, неумение держать ружье которого известно всем и служит предметом насмешек высшего света, рисует пулями на мишени лицо человека, назначенного им умереть. Хорн Фишер, расследуя совершенное убийство, которое полиция сочла обыкновенной дорожной катастрофой, находит эту мишень в глубине парка в имении убийцы, и смазывает пулевые пробоины светящейся мазью.

Но и после того, когда в присутствии высокопоставленных свидетелей убийца криком выдает себя, увидев в темноте светящееся лицо убитого им человека, его «подтвержденное» этими же и иными свидетелями «неумение» стрелять, служит ему непоколебимым алиби.

Подробнее это выглядело так[72].

Молодой подающий надежды журналист Гарольд Марч намеревается взять интервью у канцлера казначейства, как именуется в Англии министр финансов. Осуществить свое намерение он предполагает в загородном имении «Торвуд-парк», в котором, как ему известно пребывает в настоящее время министр.

Шагая по вересковой пустоши в направлении искомого имения, Марч знакомится с меланхоличного вида человеком, что-то извлекающего сачком из протекающего в каменистой ложбине ручья. Практически в момент знакомства на гребень ложбины вылетает и рушится в нее большой автомобиль. Из автомобиля на траву вылетает тело уже мертвого водителя с большой раной в затылочной части головы, но с неповрежденным выразительным лицом.

«Лицо было крупным, квадратным, с большими обезьяньими челюстями; плотно сжатые широкие губы превратились в тонкую линию; ноздри на коротком носу имели такой вид, будто с жадностью вдыхали воздух.

Самым приметным на его лице были брови: одна из них вздернута под намного более острым углом, чем вторая.

Марчу вдруг подумалось, что он никогда еще не видел более живого лица, чем этот мертвый лик. И обрамление из седых волос придавало этому пышущему звериной энергией лицу еще более необычный вид».

Выясняется, что погибший – сэр Хэмфри Тернбулл, для друзей – Пагги, в прошлом член Парламента, известный в свое время преследованием нежелательных иностранце. Сэр Хэмфри способствовал выдворению их из страны. Он требовал также, чтобы одного из них повесили за убийство.

Встреченный Марчем незнакомец представляется Хорном Фишером, и оказывается кузеном канцлера казначейства. Марч невольно вовлекается в самодеятельное расследование Фишером произошедшего. Они вместе направляются в имение Торвуд-парк, в которое предположительно направлялся и погибший. По дороге они встречают известного охотника на львов Джона Берка, чем-то очень взволнованного. В придорожном трактире Фишер выясняет, что незадолго до катастрофы туда заезжал Тернбулл, взявший с собой пакет с сэндвичами. Марч выражает удивление, что человек, по всей вероятности направляющийся в гости в богатое имение, покупает по дороге еду.

Фишер, отвечает, что это наводит на мысль...

В трактире они встречают и министра финансов сэра Говарда Хорна. Тот с ружьем и в охотничьем наряде, так как он приехал в Торвуд-парк на охоту. Само имение принадлежит нуворишу из Канады, некоему Джефферсону Дженкинсу, всем хорошему парню, ‒ по словам министра, ‒ но только абсолютно стрелять не умеющему. «Никогда не встречал такого паршивого охотника с такими замечательными охотничьими угодьями... Говорят, Джинк как-то отстрелил кокарду со шляпы собственного слуги. М-да, держать слуг с кокардами – в его духе.

Еще один раз он попал в петуха на флюгере на своей дурацкой золотой беседке. Это, наверное, единственная птица, которую он подстрелил за свою жизнь».

Говард Хорн направляется в имение, и спрашивает у Фишера, будет ли он там. Фишер говорит, что немного позже. Когда министр уходит, Фишер сообщает Марчу, что случившееся – не дорожное происшествие, а убийство, так как Тернбулл был застрелен, а рана на затылке не от удара о камень, а от пули. И убийца – первоклассный стрелок.

Через забор они пробираются на зады усадебного парка и находят там старую мишень, еще викторианской эпохи с поблекшими красками концентрических кругов для стрельбы из лука, ‒ треножник с укрепленным на нем диском. «Неожиданный возглас Фишера, который больше присматривался к мишени, заставил Марча вздрогнуть.

– Смотрите-ка! – воскликнул Фишер. – Кто-то изрешетил эту штуку из ружья. Да к тому же совсем недавно! Надо полагать, старина Джинк пытался здесь научиться стрелять.

– Да, и, похоже, это у него не очень-то получилось, – рассмеявшись, сказал Марч. – Смотрите, отверстия разбросаны как попало по всей мишени и ни одного рядом с яблочком.

– Как попало, – повторил Фишер». Он еще раз внимательно осматривает отверстия на мишени, и смазывает их каким-то химическим составом. Уже в сумерках подойдя к усадебному дому, они обходят его и через окно забираются в оружейную комнату, где помимо охотничьих дробовиков лежат две винтовки майора Берка на крупного зверя. Здесь их застает секретарь Берка «молодой Гокетт», которому по словам Фишера принадлежит и авторство известных мемуаров Берка о своих охотничьих подвигах, так как сам Берк, может обращаться только с ружьем, а не с пером. Гокетт забирает винтовки, так Берк вечером уезжает.

Марч и Фишер пошли вслед за Гокеттом и «подошли к остальной компании, расположившейся на лужайке. Среди смеющихся и разговаривающих людей огромным ростом и растрепанной гривой выделялся охотник на львов.

– Между прочим, – заметил Фишер, – помните, мы говорили о Берке и Гокетте, и я сказал вам, что нельзя писать ружьем? Ну, теперь я не так уверен в этом. Слыхали вы когда-нибудь о художнике, который мог бы рисовать ружьем? Так вот, здесь глохнет такой гений.

Сэр Говард шумно и дружелюбно приветствовал Фишера и журналиста. Последнего представили майору Берку и мистеру Гокетту, а также (между прочим) хозяину, мистеру Дженкинсу, невзрачному человечку в добротном, но кричащем костюме, к которому все относились ласково и снисходительно, словно к ребенку».

Министр вышучивал Дженкинса за его неумение стрелять, и говорил, что тот мог попасть разве, что в гиппопотама. Здесь вмешался Хорн Фишер.

«– Послушайте, друзья, – сказал Фишер. – Пойдемте постреляем. Только не в гиппопотама. Я нашел очень любопытного зверя. Он всех цветов радуги, о трех ногах и об одном глазе.

– О чем, черт возьми, вы толкуете? –спросил Берк.

– Пойдем, и увидите, – весело ответил Фишер».

Вся компания вновь взяла ружья в оружейной и отправлялась под руководством Фишера на дальнюю поляну, где стояла старая мишень. «У раззолоченной беседки сэр Говард задержался, с восхищением показывая пальцем на искривленного золотого петуха».

К лужайке с мишенью подошли, когда сумерки переходили в темноту, «последние отблески света угасли на лужайке и тополя на фоне заката казались громадными черными перьями на пурпурном катафалке.

Сэр Говард похлопал хозяина по плечу, игриво подталкивая его вперед и уговаривая выстрелить первым. Плечо и рука Дженкинса, которых коснулся министр, казались неестественно напряженными и угловатыми. Мистер Дженкинс держал ружье еще более неуклюже, чем могли ожидать его насмешливые друзья.

И вдруг раздался страшный вопль.

Он шел неведомо откуда и был так чудовищен, так не соответствовал обстановке, что издать его могло только фантастическое существо, пролетевшее в этот миг над ними или притаившееся неподалеку в темном лесу.

Но Фишер знал, что он возник и замер на побелевших губах Джефферсона Дженкинса из Монреаля. И никто, взглянув в этот момент на лицо Джефферсона Дженкинса, не назвал бы его невыразительным.

Как только все увидели, что стоит перед ними, майор Берк разразился потоком грубых, но добродушных ругательств.

Мишень возвышалась над потемневшей травой, словно страшный, насмехающийся над ними гоблин. У него были горящие, как звезды, глаза, очерченные огненными точками, вывороченные ноздри и большой растянутый рот.

Над глазами светящимся пунктиром были обозначены седые брови, и одна из них поднималась вверх почти под прямым углом.

Это была талантливая карикатура, выполненная яркими светящимися линиями, и Марч сразу – узнал, кого она изображала.

Мишень сияла в темноте мерцающим огнем и казалась чудовищем со дна морского, выползшим в окутанный сумерками сад. Но у чудовища была голова убитого человека.

– Да ведь это всего‑навсего светящаяся краска, – сказал Берк. – Старина Фишер выкинул трюк со своей фосфоресцирующей мазью.

– Очень похоже на нашего Пагги, – заметил сэр Говард. – Поразительное сходство, ничего не скажешь!

Все, кроме Дженкинса, рассмеялись.

Когда смех умолк, он издал несколько странных звуков, какие, вероятно, издал бы зверь, если бы вздумал засмеяться. Хорн Фишер решительно подошел к Дженкинсу и сказал:

– Мистер Дженкинс, я должен немедленно поговорить с вами наедине.

 

Вскоре после жутковатой, почти гротескной сцены, разбившей небольшую компанию в саду, Марч встретился со своим новым другом Фишером на условленном месте у маленькой речушки на склоне под нависшей скалой.

– Разумеется, я специально пошел на эту уловку – разрисовать фосфором мишень, – с мрачным видом пояснил Фишер. – Надо было его напугать внезапно, иначе он не выдал бы себя.

Когда он увидел лицо застреленного им человека на своей тренировочной мишени, к тому же лицо, горящее инфернальным светом, он не мог сдержаться.

Вполне достаточно для моего личного интеллектуального удовлетворения.

– Боюсь, что я и сейчас толком не понимаю, – ответил Марч. – Что же он сделал и для чего?

– Вы должны понять, – мрачно улыбаясь, ответил Фишер. – Ведь это вы навели меня на след.

Да, да, вы высказали очень тонкую мысль. Вы сказали, что человек, которому предстоит обедать в богатом доме, не станет брать с собой сандвичи».

Именно это соображение натолкнуло Фишера на мысль, что в Торвуд-парк сэр Хэмфри Тернбулл ехал не обедать, а обличать. И единственной походящей фигурой для этого обличения представлялся сам хозяин имения. Похоже, что он и был тем иностранцем, которого Тернбулл безуспешно пытался отправить на виселицу за убийство.

«Я не сомневаюсь, что Дженкинс был тем самым “нежелательным иностранцем”, которого Тернбулл обвинял в другом убийстве.

Но, как видите, у этого господина в запасе был еще один патрон.

– Но вы сказали, что убийца – первоклассный стрелок.

– Дженкинс отличный стрелок, – ответил Фишер. – Он настолько хорош, что смог выдать себя за мазилу. Хотите знать, что еще, после вашей подсказки, указало мне на Дженкинса?

Рассказ моего кузена о том, какой он никудышный стрелок. Одним выстрелом он сбил кокарду со шляпы, другим попал во флюгер.

Человек должен быть превосходным стрелком, чтобы стрелять настолько плохо. Только настоящий снайпер может сбить кокарду, а не прострелить саму шляпу, а то и голову.

Если бы эти промахи были действительно случайными, только один шанс из тысячи, что они поразили бы именно такие заметные мишени.

Дженкинс потому их и выбрал. О петухе и кокарде рассказывали все, кому не лень.

Потому то он и не снимает с беседки исковерканный флюгер – хочет увековечить эту сказку, превратить ее в легенду, в броню. А сам сидит с ружьем в засаде и высматривает жертву.

Это еще не все». Фишер говорит Марчу, что Дженкинс демонстративно ведет себя как выскочка, нувориш. Позолоченные беседки и тому подобное. «А выскочки, наоборот, всего этого избегают... Больше всего они боятся походить на выскочек. Обычно они только и думают, как бы усвоить хороший тон и не сделать промаха.

Они отдаются на милость декораторов и прочих знатоков, которые все для них делают...

То же самое с фамилией. Такие фамилии, как Томкинс или Дженкинс, смешны, но не банальны; я хочу сказать, они банальны, но не распространены.

Другими словами, они обыденны, но не обычны. Именно такую фамилию надо выбрать, если хочешь, чтобы она выглядела заурядной, но на самом деле она совсем не заурядна.

Много ли вы знаете Томкинсов? Эта фамилия встречается гораздо реже, чем, скажем, Тэлбот…

А смешная одежда? Дженкинс одевается, как персонаж из “Панча”. Да он и есть персонаж из “Панча” – вымышленная личность. Он – мифическое животное. Его просто нет.

Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что это значит – быть человеком, которого нет?

То есть быть персонажем – и никогда не выходить из образа, подавлять свои достоинства, лишать себя радостей, а главное – скрывать свои таланты?

Что такое быть лицемером навыворот, прячущим свой дар под личиной ничтожества?

Он проявил большую изобретательность, нашел совершенно новую форму лицемерия. Хитрый негодяй может подделаться под блестящего джентльмена, или почтенного коммерсанта, или филантропа, или святошу, но кричащий клетчатый костюм смешного неотесанного невежды – это действительно ново.

Только подобный образ должен быть очень утомительным для человека, действительно способного на многое. Ведь это – повидавший виды тертый калач, хваткий, хитрый, зубастый.

Он не то что стрелять, он вам картину нарисует и на скрипке сыграет...

Если он умеет рисовать, он будет машинально рисовать на промокательной бумаге. Я подозреваю, что этот подлец часто рисовал лицо несчастного Пагги на промокашке.

Возможно, сначала он рисовал его кляксами, а позже – точками, или, вернее, дырками.

Как‑то в уединенном уголке сада он нашел заброшенную мишень и не мог отказать себе в удовольствии тайком пострелять, как некоторые тайком пьют.

Вам показалось, что пробоины разбросаны как попало; они разбросаны, но отнюдь не случайно. Между ними нет двух одинаковых расстояний, все точки нанесены как раз там, куда он метил. Ничто не требует такой математической точности, как шарж.

Я сам немного рисую, и уверяю вас, поставить точку как раз там, где вы хотите, – нелегкая задача, даже если вы рисуете пером, а бумага лежит перед вами.

А сделать это из ружья, через весь сад – это истинное чудо.

Человек, способный творить такие чудеса, всегда будет стремиться к ним – хотя бы тайно».

Марч говорит, что теперь правда станет известна, на что Фишер отвечает, что она известна только им двоим, и пусть будет так. Полиция признала происшедшее дорожной катастрофой.

Да и все равно никто не поверит. Сбитый петух-флюгер дал Джинку вечное алиби.

«– Вы не думаете, что смолчать будет низко? – спокойно спросил Марч.

– Я много о чем думаю. Я думаю, например, что, если, когда‑нибудь взорвут динамитом и пошлют к черту это хорошее, связанное крепким узлом общество, человечество не пострадает.

Но не судите меня слишком строго за то, что я знаю это общество.

Потому‑то я и трачу время так бессмысленно – ловлю поганую рыбу.

Наступило молчание. Фишер снова уселся на камень, затем добавил:

– Я же говорил вам – крупную рыбу приходится выбрасывать в воду».

 

Не напоминает «рисунок» действий в их совокупности, «неловкого, неуклюжего, почти слабоумного» Теобальда фон Бетмана-Гольвега своего рода «лицо на мишени», где убитым оказывается уничтоженный при большом содействии своего рейхсканцлера Второй Рейх?

И может быть, стоит вспомнить, что родом Бетман-Гольвег из франкфуртской семьи банкиров Бетманов, достигших большого процветания в XVIII веке. В энциклопедиях говорится о двух великих банковских династиях Франкфурта на Майне: Ротшильдах и Бетманах. Предки банкиров Бетманов были сборщиками налогов, о чем свидетельствует сама фамилия Бетман.

До 1812 года Бетманы были богаче Ротшильдов, но затем первенство перешло к Ротшильдам. Однако Бетманы по-прежнему оставались в числе первых по богатству семей Франкфурта на Майне. В книге «Секреты Федеральной Резервной системы» ее автор Юстас Муллинс (Eustace Mullins) говорит, что Бетманы породнились с Ротшильдами через брак:

«Ставший позже канцлером Германии, д-р фон Бетман Гольвег (Dr. von Bethmann Hollweg), был сыном Морица Бетмана из Франкфурта (Moritz Bethmann of Frankfurt), который породнился с Ротшильдами через брак».

Так что род Бетманов имеет корни в той международной финансовой элите, которой объективно противопоказан имперский принцип, но напротив, оптимальным представляется принцип глобализации, ради торжества которого собственно и была развязана Первая Мировая война.