оему другу Павлу Рыженко, чья дорогая Русскому сердцу картина «СТОХОД»

дала импульс, и стала стимулом к проведению

сего исторического расследования

1

Новая военная элита против Империи

Элита нового времени

Роль аппарата Ставки Верховного Главнокомандующего в Великую войну и прежде всего роль начальника штаба Ставки генерал-адъютанта Михаила Васильевича Алексеева в крушении и гибели исторической России столь значительна и притом до сих пор не осознанна, что для верного освещения этой роли пришлось провести детальное военно-историческое расследование. В деятелях аппарата Ставки (в том числе и первой Ставки при Главнокомандовании Великого Князя Николая Николаевича-младшего), как в капле воды отразился дух российской «разночинной», в частности военной, элиты, шедшей на смену элите старой, дворянской, служивой, с многовековыми традициями верности прежде всего царствующему монарху.

Ярким представителем новой элиты в войну японскую был, например, «главный герой» известных Записок генерала Ф.П. Рерберга[1] о русско-японской войне, генерал-адъютант А.Н. Куропаткин. Эти Записки послужили и основой постановки самой проблемы о феномене «новой военной элиты» и ее роли в подготовке крушения Российской Империи, равно как и в самом крушении.

Новая элита, царской милостью выдвинувшаяся на высшие посты в руководстве армии империи, парадоксальным образом не ощущала себя связанной чувством благодарности Императору и Империи, но напротив, свое выдвижение приписывала исключительно своим заслугам, которые по ее мнению, «реакционной монархией» недооценивались. Это сближало новую военную элиту с «прогрессивной общественностью», в состав которой входила большая часть русского образованного общества, на сей раз, к сожалению, всех сословий.

Взрывной рост этой военной элиты, состоящей в массе своей из выпускников Академии Генерального Штаба, пришелся как раз на последнее царствование, поскольку именно на него пришлись и войны, так называемого нового времени, потребовавшие огромного числа «образованных военных» во всех родах сухопутных войск, на флоте и в авиации.

Взаимное недоверие между Престолом и верхушкой «общества», возникшее со времен подавления восстания декабристов, стало особенно заметным в последнее царствование. Количество верных людей в окружении Императора стало катастрофически снижаться.

Духовной катастрофой для православной империи, Третьего Рима, предварившей катастрофу материальную, стал массовый отход «образованного» общества от православия, место которого занял рационализм, вера в человеческий разум, исключающий веру во что-либо другое, в том числе в Бога. В «научной» парадигме XIX ‒ начала XX века не было место Богу, а значит, не было место Его Помазаннику.

Формула служения «Вере, Царю и Отечеству» в сознании многих высших военных (поскольку о них идет сейчас речь) стала заменяться служениями абстрактным «Родине и Народу», ставшими своеобразными «идолами» безбожного общества, от служения которым предостерегал еще апостол Иоанн Богослов, в последних словах своего 1-го Послания. О том, как именно следует служить этим кумирам, у «образованного общества», в том числе военной его части, единого мнения не было, что с такой трагической ясностью показал 1917 год.

За что «черное войско» Гвардию не любило

Ну, до Бога, как говорится, высоко, а на грешной земле, служить «Родине и Народу», по своим личным земным «понятиям» каждого индивидуума, мешал представителям тогдашних «новых русских», вполне земной Русский Царь. Оберегаемый вдобавок лучшей военной частью Российской Империи ‒ Российской Императорской Гвардией. Совсем недавно, в 1905-06 годах, когда Престол колебался, и казалось не было силы поддерживающей его, верность Гвардии быстро объяснила всем,кому надо, кто пока в Русском Доме ‒ Хозяин, раздавив в одно касание мятеж в Москве, и наведя двумястами гвардейцами Меллер-Закомельского порядок на Сибирской Магистрали и в рядах Маньчжурской армии.

Вдобавок к «отрицательным качествам» Гвардии, с точки зрения новой военной элиты, относилось то, что те же выпускники Академии Генштаба, в массе своей попасть туда не могли, что было, конечно, ужасно «непрогрессивно».

На этом, на первый взгляд, малозначительном факторе, стоит остановиться подробнее. Дело в том, что, по мнению ряда известных русских военных, (например, генералов П.Н. Краснова, Б.В. Геруа, В.Н. Воейкова, полковника Ф.В. Винберга и многих других)[2], мнению, мало известному широкой публике, стиль преподавания в Академии Генерального Штаба стал резко портиться с конца 80-х годов XIX века. Столь необходимое для армии широкое военное образование и просвещение стало заменяться тупой зубрежкой. Талантливые офицеры часто срезались на не имеющих значения мелочах. Как пишет в своей книге «Крестный путь» полковник Винберг: «Академия стала походить на дореформенную бурсу. Сильно развивавшаяся конкуренция между учащимися развращала нравы как обучаемых, так и обучающих. Качественный уровень профессорского персонала стал сильно понижаться. Во взаимных отношениях стали все чаще наблюдаться недостойные военной среды заискивание, искательство, интриги, карьеристические происки» [Винберг Ф. Корни зла. С. 123].

Репутация Академии падала, снижался и уровень подготовки офицеров, пополнявших кадры Генерального Штаба. «Создавался тип выскочки-честолюбца... Создалась среда, в которую легко могли проникнуть масонские влияния ‒ гораздо легче, чем в строевой состав армии, огражденный корпоративным духом полковых традиций» [Винберг Ф. Корни зла. С. 124].

С начала 1900-х годов, когда резко усилились как влияние Генерального Штаба на войсковую жизнь, так и проникновение выпускников Академии на командные должности, в обход строевых офицеров, выпускники этой Академии заслужили в русском офицерском корпусе малопочтенную кличку «моментов». К 1917 году три четверти полковых командиров (кроме кавалерии) и большинство начальников дивизий принадлежало к «черному войску», как в армии и стали называть кадры Генерального Штаба.

Неприязнь же многих генштабистов к офицерам Гвардии была вызвана, повторим, в частности, тем, что, с одной стороны, выпускник Академии Генштаба, какого бы он ни был происхождения, мог достигнуть наивысших постов в руководстве Русской Императорской Армии. Свидетельство тому, хотя бы состав высшего командования армии на момент февральской катастрофы. Генералы Алексеев, Рузский, Корнилов, Иванов, Деникин – не были представителями ни знати, ни родовитого дворянства, а некоторые из них были дворянами только во втором поколении. Как генерал Алексеев был сыном выслужившегося солдата сверхсрочной службы, так генерал Деникин также был сыном крепостного крестьянина, ставшего офицером, Корнилов – сыном казачьего офицера, у генерала Иванова было вообще не очень ясное происхождение, то ли из ссыльных, то ли из солдат. Из дворян во втором поколении был, например, и генерал Куропаткин. И примеры эти можно множить.

Но единственно, что было недоступно этим вчерашним крестьянам и разночинцам, ‒ это стать офицерами Гвардии. В гвардейский полк принимало только собрание офицеров этого полка. Здесь не был властен и сам Государь. Да и не стал бы ни один Государь посягать на привилегии своей Лейб-Гвардии. Так что путь в Гвардию был для большинства выпускников Академии ГШ закрыт, и судя по всему, это у многих из них вызывало чувства, граничившие с ненавистью. И для понимания отношения генерала Алексеева к Государю, следует учесть, что Алексеева мог бессознательно раздражать даже «гвардейский акцент» Императора. Как, например, «немножко чужим» показался этот гвардейский акцент Государя Шульгину 2 марта 1917 года[3].

Так вот, сложилось положение, когда вступить в Гвардию талантливые выпускники Академии Генштаба, в большинстве своем не могли, зато уничтожить ее, разумеется во время серьезной войны, ‒ пожалуйста. Они и уничтожали. Иначе, никаким разумением или военною нуждой не объяснить уничтожение кадров доблестной Императорской Гвардии во второстепенных операциях Великой войны.

По единодушному мнению друзей и врагов Российской Империи, присутствие хотя бы части старой Императорской Гвардии в Петрограде в феврале 1917 года сделало бы в принципе невозможным успех любого мятежа, не говоря уж о революции. «Где является гвардия ‒ там нет места демократии», ‒ очень точно заметил по сходному поводу кайзер Вильгельм II. Этот мотив уничтожения Гвардии будущими февралистами очевиден.

Но, думается, нельзя недоучитывать и просто элементарной зависти, и чувства собственной неполноценности, у многих из них, в буквальном смысле «прыгнувшими в князья» из ничтожества.

И вот ведь что любопытно. Большинству из этих деятелей победное окончание войны, с Государем Верховным Главнокомандующим во главе, принесло бы не только новые звания и награды, но и титулы. И дети их уже спокойно бы обучались в Пажеском и иных элитных корпусах, и сами выбирали бы гвардейские полки для службы. Но получать Царские милости уже представлялось им несколько унизительным. Уж очень хотелось взять самим.

На совести Генерального штаба и его выпускников много неудач Русской Армии в Великой войне, коих могло бы не быть, а отнюдь не только уничтожение Гвардии [см., напр. «Заключение и выводы» во втором томе книги «Цусима ‒ знамение...»].

Пороки и недостатки своего Генерального Штаба незадолго до февраля 1917 года отлично понял и Верховный Главнокомандующий ‒ Государь Император Николай Александрович, в частной беседе сказавший, что после войны Генеральный Штаб ответит ему за все. Возможно, эти слова послужили одним из детонаторов Февральского переворота.

Разумеется, среди многочисленных выпускников Генштаба до последних дней был немалый процент верных, порядочных, честных и храбрых офицеров и даровитых военачальников. Причем самого разного происхождения, ‒ верность не знает сословных различий. Не об этих «верных» здесь речь. Они не составили, к несчастью, «контрольный пакет» в руководстве организации, которая смыслом своего существования должна была иметь защиту Государя и Отечества, а вместо этого способствовала гибели их.

Подъитожим. С точки зрения «новой военной элиты» Российской Империи, оценить ее истинные заслуги в служении «Родине и Народу» мешало «реакционное самодержавие», мешал тот, кого называли Помазанником Божиим. А вокруг Него железным кольцом стояла Русская Императорская Гвардия. Отсюда легко становятся поняты «личные» цели «новых русских» военных в любой крупной войне Российской Империи.

Во-первых, затянуть войну, пока, как во время русско-японской, не возникнет народное недовольство.

Во-вторых, прежде нежели это недовольство возникнет, или его «возникнут», сделать все, чтобы на пути к «народной свободе» вновь не встала Императорская Гвардия.

Эти простые соображения помогут непредвзятому человеку легче понять стратегию и тактику русской Ставки в Мировую войну, чем многие солидные труды.

После этих предварительных замечаний можно перейти и к рассмотрению вех жизненного пути генерал-адъютанта Михаила Алексеева.

Алексеев Михаил Васильевич

Начало пути

Алексеев Михаил Васильевич, генерал от инфантерии (24.09.1914), генерал-адъютант (1916), один из главных участников разрушения Российской Империи в феврале 1917 года, родился 3 ноября 1857 года. Его отец ‒ штабс-капитан 64-го Казанского полка, выслужившийся из солдат сверхсрочной службы. Учился в Тверской классической гимназии, но, не окончив ее, вступил в 1873 году вольноопределяющимся во 2-й Ростовский Гренадерский полк. В 1876 году выпущен из Московского пехотного юнкерского училища в 64-й пехотный Казанский полк в котором служил его отец. В составе полка участвовал в Русско-турецкой войне (1877-1878 гг.), был ранен и получил три первые боевые награды. Всего в строю Алексеев прослужил около 11 лет в том числе 2 года командовал ротой (24.10.1885 ‒ 21.10.1887). В 1887 году в чине штабс-капитана поступил в Академию Генерального Штаба, а в 1890 году закончил ее первым, получив Милютинскую премию.

Дальнейшая служба его протекала в Главном Штабе, причем штабную работу он совмещал с преподаванием в Академии, где занимал должность профессора по кафедре военной истории. Лектор, как вспоминали его слушатели, он был плохой, но практические занятие вел прекрасно. Отмечали также явную неприязнь коренного «армейца», а с другой стороны ‒ генштабиста, Алексеева к слушателям-гвардейцам.

С 05.08.1900 Алексеев ‒ начальник отделения генерал-квартирмейстерской части Главного штаба. В марте 1904 года был произведен в генерал-майоры и 30.10.1904 назначен генерал- квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии. Принял участие в Мукденском сражении. За боевые отличия награжден золотым оружием (1906).

В сентябре 1906 года Алексеев становится обер-квартирмейстером Главного Управления Генштаба, и ближайшим помощником его Начальника. Генерал Лукомский отмечал, что так называемых «полевых поездок» генерала Алексеева, опасались его коллеги, так как от неофициального заключения Алексеева, высказываемого Начальнику Генштаба, зависела дальнейшая судьба многих офицеров Генштаба.

30.8.1908 Алексеев был назначен начальником штаба Киевского военного округа. 16.12.1908 избран почетным членом конференции Николаевской Военной академии. Автор ряда работ, в том числе: «Действия отдельного Кавказского корпуса от начала кампании 1877 г. до снятия осады Карса в июне месяце» («Военные беседы», 1892. Вып. 12), «Штурм Карса в ночь с 5 на 6 ноября 1877» (СПб., 1903) и др. В июле 1912 года назначен командиром XIII АК.

От начальника штаба армии до главнокомандующего фронтом

С началом Первой мировой войны назначен начальником штаба армий Юго-Западного фронта (19.07.1914). Алексеев занимал эту должность 7 месяцев, и как отмечают военные специалисты, был деятельным помощником генерала Н.И. Иванова как в стратегической работе, так и по управлению войсками фронта. В сентябре 1914 награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.

После ухода по болезни генерала Н.В. Рузского, Алексеев назначен главнокомандующим армиями Северо- Западного фронта и 17.03.1915 вступил в командование ими. Уместно отметить, что генералы Рузский и Алексеев терпеть друг друга не могли, что заставляет обратить особое внимание на удивительное «единомыслие» и согласованность действий этих генералов в февральских событиях 1917 года.

Когда вследствие катастрофы, разразившейся в Галиции весной 1915 года вследствие прорыва Макензена у Горлицы, начался общий отход русских войск, в адрес Алексеева раздались впервые и критические голоса. Традиционно считается, что именно Алексееву принадлежит заслуга вывода нескольких наших армий из германского окружения, что в принципе и сыграло решающую роль в назначении его Начальником Штаба Верховного Главнокомандующего при Государе.

Однако существуют и совершено противоположные точки зрения, обвиняющие Алексеева в панических настроениях, и в том, что он полностью находится под влиянием своего старого друга и сослуживца еще по Казанскому полку, генерала Вячеслава Евстафьевича Борисова, который станет его ближайшим помощником и в Царской Ставке. О генерале Борисове, все сталкивающиеся с ним пишут примерно одинаково от Великого Князя Андрея Владимировича, до адмирала А.Д. Бубнова.

Вот что пишет, например, Великий Князь, столкнувшийся с Борисовым еще в штабе Северо-Западного фронта: «Есть еще один тип, который в штабе мозолит всем глаза; закадычный друг генерала Алексеева, выгнанный уже раз со службы за весьма темное дело, генерал Борисов, ‒ маленького роста, грязный, небритый, нечесаный, засаленный, неряшливый, руку ему давать даже противно. Алексеев его считает великой умницей, а все, что он до сих пор делал, свидетельствует весьма ясно, что это подлец, хам и дурак».

Поистине, скажи мне кто твой друг...

Генерал Н.И. Иванов, приписывал неудачи русской армии в Карпатах, влиянию Борисова, а про самого Алексеева говорил, что тот честный труженик, но «не талантлив и на творчество не способен».

Приказом Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича от 04/17.08.1915 года, Северо-Западный фронт был поделен на два: Западный ‒ под командованием Алексеева и Северный ‒ под командованием генерала Рузского.

В состав фронта Алексеева вошли 1-я, 2-я, 3-я и 4-я армии.

16/29 августа германские войска нанесли поражение 3-й армии (ген. Л.В. Леш), который сдал Ковель и Владимир-Волынский. Отступление 3-й армии повлекло отход 1-й (ген. А.И. Литвинов) и 2-й (ген. В.В. Смирнов) армий, оставивших Белосток и Гродно.

Линия Неман-Буг была нами сдана.

Борис Галенин

(Продолжение следует)