НА ЗАСТАВКЕ: выступление Георгия Боровикова на митинге русских правых. 2010 г.

(по следам главного героя романа Дмитрия Юдкина "Эхом вдоль дремлющих улиц”)

В русской классике давно и хорошо известен образ бомжа-бродяги. Начиная с Очарованного странника Лескова, через героев Горького и Андрея Платонова нам хорошо известны его антропологические особенности. Это не Странствующий рыцарь и не Вечный Жид с их бесконечными поисками. Это скорбный, мятущийся дух, с каждым днем, с каждым новым событием теряющий свою идентичность. Правда, не всегда окончательно. Русские классики всегда отличались определенной верой в людей и оптимизмом, они, как правило, давали возможность своим героям вернуться к своим основам, пенатам, к себе. И вот сегодня перед нами новый роман русского писателя 21-го века Дмитрия Юдкина «Эхом вдоль дремлющих улиц», главный герой которого Иван Крепилин — это бомж, заброшенный волей судьбы в один из городов восточной Украины (Южной Руси). Чем интересен этот роман, если не считать того, что главный герой уже по своему статусу так характерен для русской классики?

В первую очередь обращает на себя внимание сама архитектоника произведения, соподчиненность деталей общей композиции романа.

1.Утроба-организм и его удовлетворение

2.Пробуждение внутреннего наблюдателя

3.Явление-встреча (Баркашик)

4.Просто — Конец всего

Конечно, это не точное следование тексту произведения, однако именно так, на наш взгляд, правильно и точно можно обозначить этапы пути, на который выводит нас автор вместе со своим главным героем. Интересно, что от Утробы с ее ненасытностью и рефлексиями к перманентному господству Духа с его поисками, метаниями и даже своеобразным «цветением» ведут нас сотни бытовых деталей, подробностей, на первый взгляд не имеющих какого-то важного экзистенциального значения. И это хитрый замысел художника, раскрывающийся для читателя не сразу, а поэтапно.

Утроба-организм и ее удовлетворение

Реализм, натурализм, вызывающая нагота животного существования, не сознающая (не осознающая) и не желающая осознавать самое себя, — вот что отталкивает и одновременно захватывает с первых страниц романа. Формат жизни, условия жизни, вся неприглядность жизни обычного бомжа, сущность которого интернациональна и в то же время так колоритно вписана в условия и фактуру южно-русского города,— именно на этом акцентировано и сосредоточено внимание художника. Именно отсюда, с узнаваемого пространства городских помоек и трущоб, на нас смотрят стеклянные глаза грязного, опустившегося бомжа, чья судьба в принципе никому не интересна. Что же нас заставляет следовать за ним неотрывно по страницам романа?

В первую очередь, это скрупулезно выписанные детали быта, психологии такой социальной группы как бомжи, их взаимоотношение с «чужаками» любого социального статуса, классификация этих «чужаков» с их позиции. Не менее важным и интригующим выглядит основной, длящийся перманентно конфликт в романе — противостояние главного героя и сотен других бомжей, продавцов, полицейских и даже собак, крыс и пр. Важна и позиция, психологическая готовность главного героя принимать жизнь со всей ее жестокостью и несправедливостью

«Когда его били — Сивый не кричал, не звал на помощь — он невнятно бормотал что-то матерное, не глядя в глаза обидчику, и терпел» — это портрет бомжа, обиженного жизнью человека с низким социальным статусом. Что же с ним произойдет такое после, как изменится его портрет по ходу развития событий романа? Нам, думается, ответ на этот вопрос и является стержневой, идейной фабулой романа.

Пробуждение внутреннего Наблюдателя

Момент экзистенциального духовного Пробуждения, — это центральное событие в романе. Событие несколько растянутое во времени, начало которого мы вообще находим где-то в глубине полнейшего отчаяния и темной подсознательной бездны. К Сивому является мать, уже давно умершая. «... Мама настаивает чтобы я проснулся. На ее языке это означает — покончил с бродяжничеством и безалаберностью существования...» «Ванюш, сыночек, проснись! Сколько можно спать!?»

Лев Толстой как-то раз сказал: “писатель должен видеть и описывать мир так, как его видят его персонажи. Это не всегда приятно, но это необходимо для достоверности рассказа.” И этот принцип, как нам видится, очень близок автору данного романа. Говоря словами другого замечательного писателя и мыслителя, чья проницательность распространялась намного шире чисто художественного восприятия жизни, Юлиуса Эволы, — кто же это, как не тот самый внутренний Наблюдатель, неустанный, круглосуточный труд которого формирует наш волевой потенциал и в некоторых случаях определяет неизбежность нашего духовного Пробуждения? Сначала пробуждается внутренний Наблюдатель, затем наступает пробуждение самого героя.

При определении Наблюдателя, так сказать «двойника» главного героя в романе Дмитрия Юдкина вспоминаются слова другого мыслителя, нашего современника «Наблюдатель – это дух. Наблюдатель – это внутреннее другое. Наблюдатель – это момент преодоления жизни и смерти». Иначе говоря, взаимоотношения главного героя с этим внутренним Наблюдателем можно охарактеризовать, как некую тотальную отстраненность, в результате которой приходит осознание своей жизни и наступает самый главный момент Пробуждения. Именно сквозь призму такого отношения к герою произведения и отношение героя произведения к самому себе, на наш взгляд имеет смысл рассматривать Роман Дмитрия Юдкина “Эхом вдоль дремлющих улиц”. Кто здесь Наблюдатель? Ответ смотри выше и, используя его как лупу, старайся разглядеть все детали и коллизии жизни главного героя!

При этом очень важно понимать, что настоящий Пробужденный — это не просто обычный добропорядочный обыватель, опрятно одетый и ведущий себя подобающе. Пробужденный — это тот, кто окончательно перестал быть собой в обычном человеческом смысле, кто сумел совершить прыжок в альтернативную идентичность. Стоит ли говорить о том, что наш герой, даже находясь на подъеме, так и не смог достигнуть чего-то подобного.

Однако нельзя забывать еще об одном символическом измерении в романе, а именно о неком воплощении в судьбе Сивого судьбы всего Русского народа, ставшего в 20-м веке на путь самоуничтожения, и вконец утратившего национальную историческую память. И тут, как никогда к месту приходятся слова основного визави главного героя Баркашика, «русскому человеку необходимо рассеять наваждение мнимого бытия, в котором он пребывает. Что правдоподобно только при пробуждении собственного сознания...» Вот она Доктрина Пробуждения, от частного к общему!

Явление-встреча (Баркашик)

«— Сивый, ты знаешь с кем предстоит биться? С Самой преисподней.» Эти слова Баркашика, сказанные им на первой встрече с Сивым дают представление о том кем же на самом деле, в духовном, экзистенциальном смысле является этот персонаж, в чем его миссия в данном произведении. Это — кшатрий священной освободительной борьбы, наделенный почти идеальными чертами молодого, образованного, мыслящего человека. В его лице впервые в нашей русской литературе мы встречаемся с положительным образом русского националиста, носителем идей русского национализма во всей его русской красе и содержательности. Тут и имперка (имперский флаг, расцветка: черно-золото-белый) в ее андеграундно-русистском восприятии, и все эти разговоры о различие фашизма и национал-социализма, и свастика, как индо-арийский символ, и декламация стихов Солоухина и Боголюбова, и даже план Алена Даллеса, личность Распутина и Шукшина, и ревизионизм послепетровской России в стиле Ивана Солоневича. Ницшеанство, замешанное на православном фундаментализме («не подстраиваться под обстоятельства, а самому их создавать») и просто молодость, не желающая принимать реальность и подстраиваться под нее.

Надо сказать, что роман Дмитрия Юдкина — это своего рода «очеловечивание» тех рядовых (и не только рядовых) соратников разных русских националистических организаций, представление о которых с легкой руки далеко не объективных журналистов и писак еще 90-х годов сводилось к образам бесчеловечных, жестоких, совершенно тупых и асоциальных субъектов. Кто-то скажет, что в данном «очеловечивание» слишком мало человеческого, слишком много идеализации. Однако мы со своей стороны, как имевшие непосредственный опыт общения с подобными активистами в разных регионах России и за ее пределами, как в1990-е, так и в 2000-е годы, можем с уверенностью засвидетельствовать, что данный образ выписан крайне четко и правдиво. В образе Баркашика мы видим тысячи молодых активистов Русского национального движения, часть которых погибла в борьбе, другая часть попала в заключение и третья — просто переросла себя и ушла из движения. Баркашик — это собирательный образ реального молодого, амбициозного националиста с задатками вождя, «парня с окраины», которому в нынешних условиях судьба не предоставит возможность реализовать в жизни себя и свои идеи. Смерть Баркашика в романе — это неизбежный итог борьбы в нынешних условиях и показатель несвоевременности (в хорошем смысле слова) мыслей и идей этого незаурядного человека.

Просто — Конец всего

После такой духовной и интеллектуальной насыщенности, после такого перелома в судьбе главного героя очень грустно возвращаться к прежнему состоянию небытия. И в то же время это неизбежно, просто в силу жизненной объективности. Вступив на путь внутреннего пробуждения, Сивый не выдерживает испытания. Смерть учителя и вождя лишает его смысла и последних остатков воли. Бомж, прошедший испытание огнем, чей внутренний Наблюдатель присутствовал при формировании великого Замысла, возвращается к своему бессмысленному животному существованию.

Безусловно, изначально мы сомневаемся: точно ли это конец всего? Но на нашем пути со всей убежденностью возникают сущности знакомые нам с самых первых глав романа. Сивый умирает, как человек и как явление, потому что ему больше нечего делать в новой реальности, предложенной нам автором. После убийства Баркашика Рязанцем по пьяни, судьба вновь опускает Сивого на дно и, кажется, все потеряно, но… Случайная встреча со школьным и институтским товарищем Борисом Кандауровым, помогает ему измениться, вернувшись к своему «прибаркашиковскому» состоянию. Возникает новая Великая возможность в жизни героя.

Да, мы понимаем, что гибель Сивого-Крепилина на пожаре неизбежна, как и понимаем мы то, что в энергии самопожертвенного подвига гибель его тела сделается Рождением его духа в Жизнь Вечную, где человек не может не значится по-иному, кроме как гордо, потому что родился Иван Николаевич Крепилин в человека настоящего.

P.S. Отведя глаза от текста, мы волей-неволей понимаем, что становимся свидетелями рождения нового большого произведения русской литературы, обладающего несомненной литературной уникальностью, чья фактура и чьи герои нам близки и понятны, и на все самые главные и экзистенциальные вопросы которого мы еще долго будем искать достойные, исчерпывающие ответы.

P.P.S. Отдельно следует выделить в романе такую значимую для художественного произведения деталь как энергетика слова. Автор, как искусный мастер наполняет каждый эпизод не только ярким образным рядом, но и сочным колоритом слова, часто взятого из местного наречия (Южная Русь) или точностью неологизма.

Лидер партии ПРАВАЯ РОССИЯ, Георгий Игоревич Боровиков

30.05. 2023 г.

ПРИЛОЖЕНИЕ:

(По страницам романа мы собрали небольшой словарик)

Неологизмы и просто редкие слова:

Взметисто — резко, с подрывом

Мыследрыги (концепция собственных мыследрыгов)

Долларозобые

Самозаедисто

Смогутиться

Злоротый

Дедукцнул

Бляжье — оголенные женские бедра

Мощесбор

Вздругисто -- более интенсивная форма наречия -- вдруг

Подгороскопило

Гукотно — о звуке

Повыдендиваться перед дамой

Удолбистый топор -- когда топор в виде оружия

Черняхо-булькотливое

Быдлопрошаг уличных джунглей

Люмпен-традиционалы

Маргинальствующее гомоноидство

Любовастое избиение

Безотчетно смехотнувшись

Разновеличино якающее общество

Либераст-дрессировщики -- политтехнологи

В море-океане хайло-раззявистых амбиций

Вдуристо тяжелая работа

Машинность начальчиковости — начальчиковый тылдеж — машинное речение

Их дружба намясистевалась нежностями (о любовниках)

Глямурло кряквачущей грязищи

Взлибидь поцелуйчатости

Смыслозвучная человеческая речь

Огневище похоти и кишкоблудства

Слушая, учерезмеренное ненавистью хрумкотенье

Ворошения страстедвижа окрестлежащего человейника

Змеистые мудристы, голубистые кротцы — о холуйствующих лицемерах

Растворялся в пустотной невлияемости на метаморфозуемость настроений и обстоятельств — описание, как о каком-то психобиохимическом цикле

Горлохвасто щетинился — о боевом отряде бомжей

Крохобористый ненавистник — о конкуренте в схватке за отбросы из мусорного бака